Начальники переглянулись, причем более молодой усмехнулся, а старик потрогал кончик уса.
— Ну и как бы поступили вы, майор?
— Если мы хотим заменить всю верхушку разведки и контрразведки, лучше прибегнуть не к убийству, а к дискредитации. Тогда мы избавились бы не только от Жуковского и его окружения, но и скомпрометировали бы всю стратегическую линию, которую проводит эта команда. Однако операция такого рода гораздо сложней, чем физическое устранение. Понадобится много времени на подготовку.
Теперь улыбались оба генерала, без ехидства и без насмешливости.
— Что я вам говорил, экселенц? — заметил Монокль.
— Да, — ответил Ус. — И я сразу сказал: Теофельс. Начальники были явно довольны.
Позволил себе слегка улыбнуться и Зепп.
— Мы с его превосходительством пришли точно к такому же выводу. — Монокль сдул с перчатки невидимую соринку. — И времени на подготовку понадобится совсем немного. Ибо план уже разработан. Вам предстоит провести его в жизнь, только и всего.
Движением бровей майор показал, что он весь внимание.
— Представьте себе, что в руки недоброжелателей Жуковского (а таких в их Генштабе и Ставке хватает) попадает расписка примерно следующего содержания: «Я, Владимир Жуковский, получил от британского представителя такого-то 50 или там 100 тысяч за такие-то и такие-то, неважно какие услуги». Всем известно, что Жуковский англофил и сторонник тесного сотрудничества с британской разведкой. Враги генерала давно говорят, что он делится с «Интеллндженс сервис» секретами. А тут появится такая вот расписочка. Кому нужен начальник разведки, получающий гонорары от иностранцев, хоть бы даже и союзников?
— Осмелюсь возразить, экселенц. Царь не поверит. И вообще мало кто поверит. У Жуковского белоснежная репутация.
— Ну разумеется, генерал будет негодовать и говорить, что его оклеветали, что расписка фальшивая, что почерк и подпись подделаны. В доказательство своей невиновности он потребует провести дактилоскопическую экспертизу. Сейчас все помешаны на отпечатках пальцев, русские не исключение. Уверен, что Жуковский сам — непременно сам — будет настаивать на этом, чтобы полностью снять с себя подозрение. Дактилоскопию сделают. И что же?
Шнурбарт шлепнул ладонью по столу:
— Ха! Отпечатки обнаружатся!
— Вот именно. — Монокль приятно улыбнулся. — На расписке окажутся отпечатки пальцев господина генерала. Скандал, естественно, замнут, чтобы не выносить сора из избы и не портить отношений с англичанами, но от герра Жуковского мы навсегда избавимся, в этом можно не сомневаться.
— Прошу извинить, экселенц… Вы хотите сказать, что Жуковский действительно берет плату от англичан и выдает расписки?
— Нет, расписка будет поддельная. У нас в Петербурге есть великолепный специалист. Никакая графологическая экспертиза не распознает фальшивки.
— Виноват, но я все равно не понимаю… Можно подделать рукописный документ, но не отпечатки пальцев.
Монокль всплеснул руками:
— Про это сейчас объясню, но вы сказали про документ, и я вспомнил. Я должен вручить вам знаменательный документ, с высочайшей подписью.
— В самом деле, — проворчал старик. — Нехорошо. Совсем забыли.
Зеппу показалось, что в глазах Уса сверкнула искорка.
— Мой дорогой Теофельс, вы удостоены письменной благодарности его величества за отличную службу. Вы разрешите, экселенц? — Заместитель взял со стола бювар, почтительно вынул оттуда листок, украшенный гербом и печатями. — Встаньте, майор!
Офицер вскочил, вытянулся, придал лицу подобающее торжественному случаю выражение.
— Мы все тут не любители церемоний, так что читайте сами. — Монокль протянул грамоту. На желтоватом пергаментном фоне белизна перчатки смотрелась просто-таки ослепительно.
Двумя руками, склонив голову, принял Зепп знак августейшей признательности. Заранее подпустил в глаза растроганного тумана. Майор был не то чтоб совсем равнодушен к почестям, но главной наградой за хорошо выполненное задание для него были не железки или бумажки, а чувство победы.
— Тысяча извинений, ваше превосходительство, но вы перепутали, — сказал он, дочитав до второй строки. — Это письмо адресовано не мне, а какому-то обер-лейтенанту фон Клюге.
Он вернул бумагу.
— В самом деле? — Монокль двумя пальцами взял грамоту. — Непростительная рассеянность.
Генерал Ус хрипло рассмеялся. А его заместитель повел себя очень странно. Он взял со стола бритву, осторожно поддел что-то на самом уголке бумаги, а потом — о кощунство! — разделил высочайшее письмо на два слоя, причем верхний, осененный подписью кайзера, скомкал и небрежно швырнул в мусорную корзинку. В руках у Монокля остался очень тонкий, совершенно чистый листок.
— Вот ваши отпечатки пальцев, на обратной стороне, — показал он. — Специалист-графолог напишет здесь любой текст вашим почерком, и любая экспертиза подтвердит, что это ваших рук дело. Ясно?
Шеф посмеивался в усы.
— Двухслойная бумага. Разработка нашей технической лаборатории. Пустячок, а сколько пользы, — сказал он горделиво, будто сам был автором хитрого изобретения. — Продолжайте, генерал.
— Благодарю, экселенц. Итак, ваша задача, майор, подсунуть наш чудо-листок в руки Жуковскому. Лично. Пусть он подержит бумагу и вернет вам обратно. Только и всего. Но вручать ее нельзя официально, в кабинете. Она попадет в папку «входящие», и больше вы ее не увидите. Нужна непринужденная, неформальная обстановка. Скажите, Теофельс, вам нравятся аристократические женщины?
— Мне нравятся все женщины, полезные для дела, — осторожно ответил Зепп, пытаясь угадать, куда клонит Монокль.
— Вот и отлично. Тогда объясняю детали операции с кодовым названием «Ее светлость».
— Кто? — переспросил фон Теофельс.
— Светлейшая княгиня Верейская. Петербургская гранд-дама, имевшая несчастье находиться на одном из рюгенских курортов в момент начала войны. Бедняжку интернировали. В отличие от других дам, она не получила разрешения покинуть рейх через Швейцарию или Швецию. Мечтает убежать. Это истинная патриотка. То и дело пытается подкупить рыбаков, чтоб ее переправили за море.
— Почему же ее не выпускают, экселенц? Эта женщина нам чем-то интересна?
— Сама по себе нет. Пустейшее, вздорное создание. Но она кузина жены генерала Жуковского. Поэтому мы ее в свое время и задержали. На всякий случай. Вот случай и подвернулся. Излагаю исходные условия задачи…
Видение зерцальное, всегдашнее
В доме одном было. У хороших людей. Они, милые, знают — зеркало в прихожей тряпкой бархатной завесили. А она, тряпка-то, возьми и соскользни, аккурат когда мимо проходил. Ну и увидел маету зерцальную, всегдашнюю. Отшатнуться бы, да поздно. Глаз не оторвешь.
Сначала себя было видно, коротко. Потом будто дымом белым заволокло, заклубило. И, конечно, лед белый. Море, озеро или, может, река.
Треск, хруст, трещины во все стороны. В одном месте лопнуло и расползлось. Пролубь там черная, страшная. Зияет. Раскрылась пролубь, начала тянуть, присасывать. Сквозь дым, сквозь мороку, вниз, вниз, вниз. Грудь, брюхо стиснуло, не вздохнешь.
Раздвинулись края, будто пасть великана белоусого, белобородого. И ухнула душа живая, теплая, мягкая в черное, мертвое, холодное.
Закричал, конечно.
Ее светлость
Лидия Сергеевна Верейская второй год томилась в тевтонском плену.
Тысячу, миллион раз прокляла она день, когда вместо обычной Ниццы вздумала опробовать новомодный немецкий Бинц. Знакомые, отдыхавшие здесь летом тринадцатого года, расхваливали до небес опрятность здешних купален, чудесный воздух, мягкий климат, феерическую свежесть молочных продуктов и прелестное радушие местного населения, в отличие от французов, не избалованного нуворишами.
Ох и хлебнула же княгиня этого «прелестного радушия» за пятнадцать месяцев!