— Послушай, Боря! — не удержалась Ксения. — Может, вообще тогда ничего не надо говорить?! Меньше знаешь — есть надежда, что проснешься.
— Это просто необходимая разъяснительно-профилактическая беседа. По праву следствия.
— Ну, разъясняй!
— У следствия есть версия, что Горчаковский Игорь Феликсович пал жертвой ревности.
— Вот тебе и на! — воскликнула Инесса.
— Но ревности особого рода. Сейчас объясню.
— Все-таки литература… — вставила Ксения.
— Нет же! Не влюбляйся, Ксения, в молодых! И ты, Инесса, не влюбляйся! Когда Сухорядова привела Горчаковского в «Бестер» как материал, подходящий для раскрутки, в него неожиданно влюбилась сватья Оляпина. То есть теща его младшего сына.
— А она откуда там взялась? — удивилась Инесса.
— Татьяна Гавриловна контролирует рыболовецкий флот, а «Бестер» — как бы ее хобби. Ведь она до того, как попала на комсомольскую работу, окончила факультет русского языка и литературы какого-то пединститута… Но хобби сейчас без бизнеса не бывает, а «Бестер» — бизнес очень серьезный… Так все дело и шло. И пришло к закономерному этапу…
— Не убивать же за это! — воскликнула Инесса.
— А никто и не собирался… Дети, и зять со снохою, и даже сват вначале смотрели на этот мезальянс почти равнодушно… По нашим данным, Татьяна Гавриловна стерпела, когда обнаружила, что литературные успехи ее избранника куда скромнее, чем прочие… — Борис сделал долгую паузу. — Очевидно, такая, а не обратная диспропорция была для нее приемлемой… В конце концов…
— В конце концов, «Горчаковский» — это проект, — не удержавшись, подсказал Трешнев.
— Хорошее слово! А на проект работает команда… С этим вы окончательно разобрались и сами…
— Там еще много неясного, — опять врезался Трешнев.
Борис поднял над столом ладонь.
— Продолжаю. Как мы установили, в какой-то момент Игорь Феликсович стал заявлять Татьяне Гавриловне о своих имущественных интересах…
— Проекты ведь кончаются, надо и о будущем позаботиться! — сочувственно произнес президент.
— А может, она за него замуж хотела? — высказала свое Инесса. — И такое бывает!
— У нас нет данных о том, что Татьяна Гавриловна хотела оформить свои отношения с Игорем Феликсовичем юридически.
— И? — поторопила Инесса, ей ведь надо было идти к школьникам на Пушкинский праздник.
— Она, несмотря на то что покойный порой отвлекался на некоторых своих сверстниц и куда более молодых особ, оставалась к нему вполне привязанной до самого конца и даже приехала на его похороны. И рыдала там вполне натурально.
— Убийца-то кто?
— Напоминаю, следствие продолжается. При неожиданных финансовых аппетитах Горчаковского возникало несколько вариантов разрешения ситуации. Разумеется, никто не собирался эти аппетиты удовлетворять. С какой стати?! Он получал достаточно большие деньги — в соотношении с его трудовыми усилиями всех родов, но никто, включая саму Татьяну Гавриловну, не собирался делать его совладельцем «Бестера», как он того хотел…
— Эх! — воскликнул вдруг Воля, но свой возглас никак не пояснил.
— Да, это был для семейки Оляпина «эх»! Но они не хотели отказываться от уже раскрученного, как вы говорите, проекта «Горчаковский»… И вот кому-то — следствие продолжается — пришло в голову то, что пришло.
— Публично отравить Горчаковского?!
— А других фактов нет, — пожал плечами Борис. — Может, они намечали представить это как скоропостижную смерть…
— От радости, что ли?
— История знает такие случаи, — заметил президент. — Древние греки их довольно тщательно фиксировали, но традиция развития не получила.
— «Смерть на лоне славы»! — оживился Трешнев. — Этот вывод у меня самого давно внутри болтается… Такая смерть Горчаковского привлекает к его книгам внимание, продажи растут, а затем начнется, думаю, то, что архив покойного окажется безразмерным, и в этой бездне найдется множество шедевров…
— Доживем — увидим, — сказал Борис. — Дальнейшее вы и сами знаете. Отравленную рыбу украли — Горчаковского пришлось убирать другим способом. При этом отправили на тот свет несчастливо подвернувшуюся эту девочку-критикессу…
— А официантов за что?! — воскликнула Инесса.
— За то же самое! — Борис вздохнул. — За деньги. Они свою игру начали еще в зале, когда прихватили сиреневый шарф, случайно оброненный подружкой Татьяны Гавриловны, и обмотали им шею Элеоноры Кущиной… Затем, конечно, начали шантажировать заказчика — ну и далее по тексту, как у вас говорят.
— Да! — Ксения от волнения задела пластиковый стаканчик с водой, и он пролился на столешницу. — Как здорово намечалось! Один труп похотливого графомана — и литература обретает новые возможности. А получилось…
— Обратное превращение клюквенного сока в кровь, — сказал Трешнев.
— Инновация, — сказал президент. — Хотя известный интеллектуал Ульянов-Ленин небезосновательно отметил, что интеллигенция — это не мозг нации, а ее дерьмо, все же не все разделяют это мнение. И сами интеллигенты его тоже не разделяют. Во всяком случае, на развитие потребностей общества потребления работают вовсю. А поскольку работают, постольку и получают.
— То, что вы нам рассказали, — это версия следствия? — спросил Трешнев.
— Да. И моя тоже. Извините, без эмоций, но я всегда должен учитывать, что со мной в обозримом будущем тоже может что-то случиться. И мне важно, чтобы как можно больше надежных людей знали то, что знаю я… Тем более такие писучие, как вы.
— Это ты уже нас профилактируешь? — спросила Ксения.
— Скорее себя. Хотя они вовсю разыгрались, все же на этих двух несчастных рейнджерах-официантах, как видно, решили закончить счет трупам. Если болтовня прекратится, разумеется. Они не любят, когда болтают и требуют денег. Жадность и с их точки зрения смертный грех.
— Можно подумать, они бессребреники!
— Книги для них — просто бизнес. Товар. И главное — доходы от этого товара. — Борис отхлебнул воды из пластикового стаканчика. — А теперь — совершенно гласное. Можете рассказывать на каждом углу! Напускать, так сказать, дыму на остальное. Ваш Камельковский тоже оказался в разработке.
— Надеюсь, что он никогда и ни в какой мере, например, «моим» не будет, — сказала Ксения под одобрительное посапывание Трешнева. — Он все же оказался как-то причастен…
— Нет, просто погорел на собственной жадности. Опять она, родимая! К нам в управление пришли стажеры, и, чтобы как-то их занять, я отправил ребят еще раз проверить «Парнас». Причастности Камельковского к убийствам они не обнаружили, зато откопали такое, что позволит им не только блестяще практику пройти, но и внести свой вклад в примерное наказание этого суррогатчика.
— Каким образом им это удалось?
— Читать внимательно надо! Как зовут Камельковского?
— Донат Авессаломович.
— Да, так его называют, так пишется во всех его болтливых интервью, так начертано и на его визитках, которые он всем щедро раздает. Но самое главное, он выступает как Донат Авессаломович во всех договорах, которые подписывает с авторами…
— А как иначе? — удивился Трешнев. — Он обязан — поскольку генеральный директор. И я с ним, когда он меня нежно грабил, тоже подписывал.
— Есть иначе! В его паспорте, а также в других документах он значится как Давид Авессаломович. А это означает, что все договоры, где он Донат, юридически ничтожны и подлежат переоформлению…
— А зачем это ему нужно?!
— Наивный человек, — улыбнулся Борис. — Передергивание с именем создает ему люфт для махинаций с авторами. Если с таким договором автор обратится в суд, то можно будет обвинить его в недосмотре, свалить вину на секретаря, редактора, оформлявшего договор, и так далее. Недаром у него устроена такая текучка кадров. А самому наивно хлопать глазенками и лить крокодиловы слезы, что опять обманули… Но от наших ребят-девчат ему будет трудновато вывернуться. Они не без оснований — или, точнее, с полным основанием — подозревают, что весь кавардак устроен Камельковским для того, чтобы уходить от налогов. А этого даже наше дырявое законодательство не прощает! Также у него чехарда с названиями издательства, его регистрацией и юридическими адресами… Достаточно трех-четырех исков от авторов — и ваш лже-Донат будет страстно мечтать о том, чтобы спрятаться от остального мира на одной из своих дач — и гулять там с любимой собачкой, громко скуля ей о своей горестной судьбе добряка мецената…