Первые два дня освящали храм преподобного Серафима. Митрополит Петербургский Антоний, огромный, под два метра ростом, вел богослужение. Те богомольцы, что сумели попасть на службу, терпеливо выстояли литургию, посвященную освящению храма, когда положено, крестились троеперстием, подходили с целованием к иконам. Но большая часть народу просто ждала. Весь этот долгий путь они прошли вовсе не для того, чтобы присутствовать на освящении еще одной церкви. Они ждали, когда кости нового святого вынут из могилы, в которой те пролежали семьдесят лет, перенесут в новый гроб и выставят перед алтарем. Вот тогда-то начнется то настоящее, ради чего совершают паломничество. А пока что они коротали дни под открытым небом. Порядок стоял образцовый, полицейские рапортовали, что более благонравной толпы не видывали: ни пьяных, ни буянов не наблюдалось. Все лавки Сарова, в котором продавалось съестное, были быстро опустошены, и народ терпеливо, без жалоб, ждал, когда подвезут новые припасы.
На четвертый день около десяти утра началась самая драматическая часть богослужения. Под высоким золотым куполом раздались начальные слова ектеньи, подхватываемой хором:
Дьякон: В мире Господу помолимся!
Хор: Господи, помилуй!
Дьякон: О ниспослании мира свыше, прощении грехов и спасении душ наших, Господу помолимся!
Хор: Господи, помилуй!
Дьякон: О мире всего мира, непоколебимом стоянии святых Божьих церквей и соединении всех, Господу помолимся!
Хор: Господи, помилуй!
Дьякон: Об этом святом храме и входящих в него с верою, благоговением и страхом Божьим, Господу помолимся!
Хор: Господи, помилуй!
Снаружи царь, его дядя великий князь Сергей Александрович и другие мужского полу члены императорской семьи обносили храм золоченым гробом с останками преподобного Серафима, неся его на плечах. Народ, огромной толпой окруживший собор, расступался перед процессией, как воды Красного моря. Затем гроб внесли в храм и установили перед алтарем.
Тут внутрь стали впускать богомольцев; сначала тонкой струйкой, словно вода сочится сквозь песок, а потом пуще и пуще, и скоро храм заполнился неуклонным потоком страждущих: хромыми, скачущими на костылях, калеками с высохшими руками, скособоченными, согбенными, некоторые пробирались ползком — и все стремились приложиться к святыне, поцеловать гроб. Они знали, истинные православные христиане — ведь перед тем, как отправиться в путь, выслушали подробные наставления своих священников, — им не следует ждать, что милость Господня проявит себя на месте, сиюминутно и незамедлительно. Кто знает, сколько пройдет времени — день, неделя или даже год, — прежде чем Дух Святой проявит себя. И все равно в обширном пространстве храма кипело столько надежды, наивной, неистовой надежды на то, что болезнь, ниспосланная самим Богом, может быть остановлена или исцелена одним из его святых! Не умолкая, высокими голосами звучал хор. Митрополит Антоний от алтаря благословлял богомольцев. Постепенно атмосфера сделалась напряженной, чувствовалось, что все — и те, кто в храме, и те, кто не может туда войти, — отчаянно ждут чуда. Молитвы, ритмично подхватываемые хором, приобрели гипнотическую силу. И тут свершилось. Под руки ввели душевнобольного: тот сотрясался всем телом, мыча и упершись безумным взглядом во что-то, видимое ему одному. Когда он поцеловал гроб и получил благословение митрополита, со всей очевидностью всем стало ясно, что на него снизошел мир. Судорожные движения прекратились. Он затих, глаза приобрели осмысленное выражение. Свидетели этого чуда нимало не сомневались в его природе: они верили, что это деяние святого. «Исцелился!» «Благодарение Господу!» «Хвала святому Серафиму!» — раздалось отовсюду, пока митрополит с амвона не нахмурился на неподобающий шум, поднявшийся в Божьем храме. Немного позже произошло еще одно чудо: стал слышать глухой до того мальчик. Все присутствующие с огромным удовлетворением чувствовали, что труд пешего странствия был не напрасен, что Господь и святой Серафим в самом деле явились в Саров, чтобы осенить народ своим присутствием, благословить и исцелить страждущих.