Смерть всегда была объектом поклонения в большей степени, чем жизнь, – это связано с изначальным интуитивным пониманием, что именно смертью обусловлено бессмертие. Как новое рождение неизменно приводит к мысли о конечности сущего, так попытки постичь смерть неминуемо вызывают размышления о бесконечности: человеку идея исчезновения, аннигиляции, представляется абсурдной, невозможной, неприемлемой. Однако отрицая смерть и вставая на путь осмысления бессмертия, человек так же скоро приходит и к его неприятию, ибо вечность – это слишком долго для понимания человека. Таким образом, человек одинаково сомневается и в смерти, и в бессмертии, но в разное время, с разного расстояния и разных позиций. Чем ближе человек к смерти, тем разумнее ему представляется идея бессмертия, и наоборот. Человек как-будто бы помещен на прямой отрезок между этими двумя понятиями, и по мере приближения к одному, от другого он закономерно удаляется. Древний человек жил бок о бок со смертью и не мог игнорировать вопрос бессмертия. Вообще, теория Спенглера, утверждающая происхождения религиозного культа как такового из первобытного поклонения смерти, мне представляется довольно аргументированной. Храмы – трансформация могильника, молитвы – отголосок воззваний к умершим, ритуалы – тень древнейших погребальных обрядов.
Скульптура Santa Muerto была деревянной, выполнена и раскрашена грубо, но в ней чувствовалась первобытная мощь и подлинность, достойная роскошного окружения, и она не выглядела чуждой рядом с шедевральными кафедрой, витражом и фреской.
– Здесь проходят религиозные собрания? – спросил я.
– Как сказать! – отозвался Базиль. - В каком-то! смысле все! собрания – религиозные! Тут иногда собирается спе!ци!фическая компания, и у них имеются вполне! оформленные фетиши! У них есть что-то! во что они верят! и кто-то! кому они поклоняются!
- Я полагаю, это Авесоль.
Базиль вздохнул и вдруг загрустил.
- Н-даа, - сказал он, снова вздохнул и будто задумался.
- Так а что ты привез сюда в четвертый раз?
- А?! - встрепенулся Базиль.
- Ты рассказывал, а я слушал, что в первый раз ты притащил сюда алтарь богини Хель, культа которой больше не существует. Была картина Ле Хима, не так ли? И эта статуя, Sancta Muerte. А что еще, ведь ты был здесь четыре раза, если я правильно запомнил?
Базиль некоторое время хлопал на меня глазами, а потом буркнул:
- Идем, покажу!
12.
Стены рабочего кабинета Авесоль были обиты узорчатым шелком. На черном фоне перемежались сероватые черепа, грязно-белые перья и бледно-розовые лилии – цветы невинноубиенного.
Словарь символов смерти вышел бы увесистым фолиантом, все внесли свою долю. Шумеры представляли умерших в одеждах из птичьих перьев. У африканцев смерть – белого цвета. Египетская преисподняя Дуат обозначалась кругом со звездой в центре. Образ смерти в виде скелета накрыл Европу ребристым сводом готического храма – в каркасной системе готической архитектуры с ее стрельчатыми арками, нервюрами и контрфорсами ясно видится четвертый всадник Апокалипсиса. На острове Пасхи смерть ассоциировалась с черепом.
Обширная коллекция человеческих черепов с элегантной небрежностью была расставлена по всей комнате. Каждое пространство, достаточное того, чтобы череп там поместился, было занято им: на письменном столе, в книжном шкафу, в нишах, на каминной полке, на тумбочке возле дивана, на этажерке у двери. Здесь были череп православного монаха с черной старославянской надписью на лбу; тибетская габала, богато украшенная резьбой; индийская габала, обделанная золотом и каменьями; череп с посмертной глиняной маской на нем, как это принято было в Вавилоне; мумифицированные головы из Южной Америки и Африки… и великолепный образчик старинного часового мастерства – на тонкой мраморной подставке, покрытой металлической пластиной, на перекрещенных медных костях лежал медный же череп в натуральную величину; на лбу у него крепился бронзовый циферблат с крупными римскими цифрами.
Письменный стол стоял точно посреди комнаты и в окружающем его хаосе из вещей и вещиц являл эталон космического минимализма: сам он был прост, прямоуголен, и такие же простые прямоугольные вещи аккуратным образом располагались на его поверхности, – письменный прибор из черного оникса, тонкий ноутбук с опущенной крышкой и стопка чистой бумаги под пресс-папье. Островок супрематизма среди излишеств живописи позднего Средневековья.
Базиль с порога оглядел комнату, что-то выискивая, а найдя, по-хозяйски прошелся по кабинету туда, где стоял роскошно инкрустированный вирджинал. Там, вперемешку с тканями, бумагами, цветами и драгоценностями тоже лежали несколько черепов. Базиль помедлил, выбирая, и наконец, взял один. Затем он вернулся к столу, убрал пресс-папье и на его место водрузил череп со словами: