— Твои творцы имиджей уверены, что серо-стальной строгий костюм с галстуками холодных оттенков заставят широкие массы избирателей, на их высоконаучном языке — электорат, забыть, как нынешний президент дирижировал оркестром в Берлине и проспал встречу с премьером захолустной Ирландии. Причем ссылаются на психологические феномены.
Те, кто сейчас пытается проникнуть в тайну этого древнего обычая, уверяют: лгун переживает, во рту у него пересыхает, вот он и обжигает язык. Тот же, кто говорит правду, в себе уверен, и слюна смягчит ожог. Точно такая же психология.
Максим навострил уши — впереди куда более важные выборы. Про имиджмейкеров еще писать придется, тема, что называется, горячая, а в рассуждениях Нины есть резон. И варварство — слово хорошее, не заезженное.
— Так что поосторожнее с терминами.
Нина допила кофе и вновь наполнила чашки. Явное нарушение правил. Но она так редко устраивает себе такое вот кофейное удовольствие. Ограничиться одной порцией — грех.
— Ну, лижут они эти кинжалы. Что еще?
— Еще они с их помощью защищают свою поруганную честь. Правда, я не сумела выяснить, есть ли какие-то особые приемы фехтования именно этими кинжалами. Единственное — их носят все или почти все взрослые мужчины. Практически не снимая. Следовательно, удар может быть нанесен в любую минуту. Вот так сидят в шатре, пьют кофе — и бух.
— Такое коварство?
— При чем здесь коварство? — покачала головой Нина. — Как сказал Сергей Валентинович — тот ученый, что меня консультировал, — когда ты защищаешь свою честь или честь рода, военная хитрость вполне допустима.
Нина улыбнулась, вспомнив, как именно кандидат наук Перцев рассказывал историю о подпольных ударах кинжалом.
— Они так и отвечают: ты дождись момента и ударь, только посильнее. Чтобы сразу насмерть.
— Серьезные люди!
— Обычные. Только я не пойму, как это тебе может пригодиться.
— Я тоже пока не пойму… — Максим кивнул, уверенно и деловито. — Что еще?
— Еще… — Иногда очень хочется «подправить» чересчур уверенное лицо, к примеру, при помощи кофейной гущи. Нина подавила бессознательный порыв.
— Да, да… — Максим, как обычно, был нетерпелив.
— Еще это орудие казни. Вроде гильотины.
— Но он же такой маленький!
— Видимо, дело не в размере…
— А в чем?.. Попробуй такой фигулькой отрубить голову… Там же надо перерубить позвонки, а это довольно трудно.
— Меня всегда поражали твои познания в анатомии!
— Да ладно, не важно! — отмахнулся Максим, поскольку не было времени отвлекаться на лесть.
— Но я не уверена, что единственный способ казнить — это отрубить голову.
— Естественно! Есть еще расстрел, потом повешение, четвертование. Ну и, наверное, всякая экзотика там — в масле сварить, то-се.
— Вот и тут — то-се. Человека привязывали к эшафоту, чаще всего это была пушка, реже — большой камень. Точный колющий удар в позвонки и… — Нина замолчала. Вроде бы все — она проглядывала листки с записями. Как человек педантичный, приученный к порядку, она коротко записала все услышанное от Сергея Валентиновича Перцева.
Максим барабанил пальцами по столу, озабоченно разглядывал окурок и хмурился. Он знал, что из рассказа жены можно извлечь рациональное зерно. Он, как настоящая газетная гончая, верхним чутьем чуял: что-то в этой этнографической белиберде спрятано, если не разгадка тайны, то ключ к разгадке.
Нина тем временем занялась готовкой. На сегодня у нее в меню — заокеанские куриные ножки. Этакий атавизм эпохи безоговорочной российско-американской любви. Последний пароксизм былой страсти. За шесть лет бурные чувства, связывавшие Москву и Вашингтон, несколько поостыли. И, как и положено в здоровой семье, началась куриная война, которую теперь смаковали в газетах. Максим тоже не остался в стороне. Даже как-то съездил за интервью в лабораторию, а потом разъяснил читателям «Невского голоса», что выращенные в Миннесоте или Айове петушки и курочки кормятся не отборным зерном, а гормонами и пьют не ключевую воду. А самая опасная для едока часть куриного тельца — именно ножки, поскольку вниз стекают самые вредные вещества.
Неизвестно, сумел ли пафосный патриотический выпад убедить читателей, Нину он не убедил.
— В русских семьях, наверное, очень не любили сыновей. — Нина разложила на доске массивные бедрышки и натирала их специальной итальянской гриль-смесью.
— Почему это? — встрепенулся задумчивый муж, он отчего-то принимал слишком близко к сердцу некоторые вполне невинные фразы.
— Потому, что по традиции ножки доставались сыновьям, а крылья дочкам, которые улетят из дома. Самым вредным парней кормили.
— Да брось ты эти басни псевдонародные. — Максим умел быть народником — любителем фольклора и прочих традиций — лишь по заданию редакции. — Давай лучше прикинем, зачем все-таки этому геологу подкинули твой ножичек.
— Джанбию. Ножичек называют джанбией.
— Пусть называют. Только объяснение должно быть вполне рациональным. Ладно?
Курятина удобно расположилась в сковородке «Тефаль». Хозяйственная жена занялась салатом. Максим придавал большое значение здоровому, сбалансированному питанию. «Иначе язва, при моей суетной работе», — любил повторять он.
В язву не поверил бы и самый нервный доктор: упитанные сангвиники, каковым был журналист Самохин, язвой не болеют. Переубедить его не смог бы и Цицерон. Нина даже не пыталась. Проще каждый день придумывать салаты.
— Ну, так что это может быть? Давай устроим мозговую атаку, — продолжал разглагольствовать супруг.
— Самое вероятное — это то, что его подкинул кто-то из друзей твоего геолога. Подшутить решили. Ты же говоришь, он слегка чокнутый на всяких тайнах. Друзья и решили организовать ему развлечение.
— Оно, может быть, и так. — Максим покрутил носом. Не потому, что ему уж очень не понравилась версия, просто запах жарящихся ножек заставил вспомнить о желудке. — Но сам он друзей не подозревает.
— Мало ли кто из нас о чем не подозревает…
— Хорошо, я попробую выяснить, ездил ли кто из его друзей в этот, как ты его называешь…
— Я называю его Йеменом. Дивная страна — люди в пещерах живут. Можешь разузнать и про другие страны Персидского залива. Бахрейн. Оман.
— Предположим. Что еще?
— Предлагай. — Нина опять ушла к плите.
— Только не играй в примерную домохозяйку!
— Тогда ужином займешься ты?
— Могу и заняться. Подумаешь, тригонометрия!
Максим решительно встал — он сейчас покажет класс по столь незамысловатому предмету, как домоводство. Огляделся. И снова сел. Он не придумал, что сделать: стол накрыт, салат нарезан, его любимый кетчуп «Хайнц» извлечен из глубин холодильника, заправка для салата тоже есть, курица вот-вот дожарится.
— Ладно, не придуривайся. — Мириться журналист умел как никто.
Через минуту перед ним стояла гигантская столовая тарелка с двумя крайне вредными, но вполне аппетитными румяными куриными ножками. Он почему-то тут же забыл о всяческих холестеринах, пестицидах и нитратах, которые скапливаются в нижних конечностях одомашненных пернатых. Зачем думать о постороннем за едой?
Нина улыбнулась. Молча. Перевоспитывать передовиков российской прессы вовсе не входит в ее обязанности.
За ужином они продолжали перебирать разные версии.
Геолог сам подкинул себе нож, а теперь разыгрывает святую простоту. Над ним измываются соседи по коммуналке — в могилу свести хотят, поскольку на площадь претендуют. Кто-то из брошенных им женщин (Максим не утаил донжуанские замашки пенсионера) решил отомстить за свое разбитое сердце. В квартире спрятан клад, и некое тайное общество пытается его отыскать.
Шутки шутками, а Максим со знанием дела облизывал пальцы, упорно не обращая внимания на укоризненные взгляды подруги жизни и салфетку, лежащую рядом с тарелкой. Но вариант с жилплощадью даже в милиции вполне всерьез принимают. Сейчас на квартирах можно по-настоящему разбогатеть.
— Сколько, ты говоришь, в этой коммуналке жильцов?
— Я не знаю точно, но звонков не меньше десяти. Правда, может, часть из них устарела. Квартирный вопрос я прокачаю. Еще что?