Значит, планы на завтра такие: встать рано, выйти на утреннюю пробежку, вернуться, позавтракать — и вперед на работу, в управление полиции. Надо узнать, что происходит. Позже наведаться на ферму «Сверчок» и тщательно все там осмотреть. Совсем рядом с фермой, за рощей, какая-то конюшня. Придется допросить всех, кто там побывал на прошлой неделе.
До вечернего выпуска новостей на своей крохотной кухне Джесс успела приготовить для себя нехитрый ужин. Вскипятила воду, засыпала туда макароны. К сваренным макаронам добавила коробочку тунца и баночку соуса песто. Обеденного стола у нее не было — за ним все равно некому сидеть. Поставив тарелку на поднос, она устроилась перед телевизором. Рядом с подносом на журнальном столике лежало письмо от Саймона.
У Илая Смита обеденный стол был. Фил Мортон предположил правильно: старик жил очень уединенно. Смит обитал, можно сказать, среди поля, в бывшем домике для рабочих. Таких домиков на территории фермы «Сверчок» оказалось четыре. Два, с общей стеной, так обветшали со временем, что жить в них стало невозможно. Два других, отдельно стоящие, находились в полутора километрах друг от друга и были еще вполне пригодны для жилья. В одном Илай жил сам, а другой он сдавал Пенни Говер. Фактически Пенни была его ближайшей соседкой, но жила так далеко, что они почти не виделись — разве что Илай выбирался на ферму. Иногда он заодно взбирался на холм и навещал ее в конюшне.
Илай Смит хорошо относился к лошадям и любил смотреть на них. Когда он был мальчишкой, отец держал на ферме тягловых лошадей. Позже их заменил трактор. Это называлось «модернизацией». Вместе с лошадьми ферму покинули и рабочие. Илай грустил, он видел, что и отец тоже горюет. Редкий случай, когда их с отцом мнения совпали. Правда, лошади — звали их Долли и Флоренс — тогда уже состарились. Когда ведешь хозяйство на земле, не до сентиментальностей. А уж на ферме «Сверчок» тем более.
С тыльной части домика Илай устроил мастерскую. Переоборудовал ее из сарайчика, крытого рифленым железом, в который провел электричество из дома. Там он мог шуметь и стучать сколько угодно — никто не услышит. Никто не станет возражать. Никто не придет и не полюбопытствует, чем это он занимается. Илай терпеть не мог, когда кто-то совал нос в чужие дела, тоже с детства. Легавые — вот кто без конца лезет куда не просят. Илай сразу понял: ни к чему говорить им больше, чем им нужно знать. Ну да, труп в коровнике — их дело. Но и только — ни больше ни меньше.
В тот вечер за квадратным сосновым столом в кухне собралось все семейство. Илай сразу понял: они знают, что случилось, и обязательно объявятся, поэтому ничему не удивлялся. Отец сидел напротив него, во главе стола, мать слева, а брат — справа.
Они приходили не каждый день, как правило, являлись раз или два в неделю. Илай относился к ним, как обычно относятся к родственникам, пришедшим в гости. То есть не сказать чтобы он им особенно радовался. С другой стороны, они не утомляют его нудными разговорами. Все правильно, мертвецы редко бывают болтливыми.
Их теперешняя молчаливость куда лучше того, что бывало раньше, когда все они были живыми. Он терпеть не мог постоянные ссоры, стычки и взаимные обвинения. Хотя родственнички ухитряются досаждать ему даже молча… даже сейчас!
Например, братец неизменно является с веревкой на шее. Илай раздражался до крайности: со стороны Натана такое поведение не только бестактно, но и грешит неточностью. Натан повесился в тюремной камере на наволочке, которую разорвал на полосы и связал. Где бы он раздобыл в тюрьме настоящую веревку? Как похоже на Натана — вечно прикидывается, будто он умнее, чем есть на самом деле.
Мать сидит угрюмая, мрачно косится на грязную, заросшую жиром плиту (да чтоб ему провалиться, если он станет чистить плиту, чтобы угодить ей!) и промокает кровавое пятно на груди кухонным полотенцем.
Отец смотрит куда-то поверх плеча Илая — в окно у него за спиной. Отцовская рубаха тоже вся в крови, но отцу все равно. Илай считал: мать нарочно промокает кровь, потому что сидит напротив Натана и хочет напомнить ему, что он натворил. А Натану хоть бы что — сидит себе и ухмыляется да теребит веревку на шее.
— Не знаю, чему ты так радуешься, Нат! — обратился к брату Илай. — Тут у нас еще кое-кого прикончили, так что ты теперь не единственный убийца на ферме. Не такой уж ты и особенный!
Натан снова потрогал свою веревку и ухмыльнулся. Нату никогда и слова не скажи — он всегда прав.
Мать отвернулась от плиты и смерила Илая мрачным взглядом. Она всегда винила его во всех несчастьях, которые случались на ферме. А ведь дело-то было вовсе не в нем! Дело было в Натане. Ну а отец по-прежнему все глазел в окно. Илай понял, что отцу уже все известно, потому что лицо у него перекосилось — как раньше, как всегда. Илай поспешил оправдаться: