— А для меня, — раздраженно выпалил Генри, — тут вообще ничего не стыкуется. Вся эта история — какой-то кошмар! Я знаю только одно: никто из нас этого не совершал. И я не могу видеть убийцу в ком-то из слуг. Хихикс служил у них с детских лет. Он добр и глуповат, он играет с Майком в паровозики. Диндилдон, конечно, никто не любит, потому что у нее физиономия дохлой камбалы, а пахнет она оческами со старой гребенки. Может быть, это она его убила.
— Мы бы продвигались в наших поисках на много быстрее, — заметил Аллейн, — если бы все говорили правду.
— Вот как? А вы считаете, что мы говорим неправду?
— Не могу вспомнить никого из вас, кто говорил бы правду, за исключением вашего брата Майкла. Разумеется, нам приходится вести себя вежливо и издавать сочувственное доверчивое мычание, но если оглядеться, так это все сплошное надувательство и обман. Со временем вы сами себя поймаете на вранье, но до тех пор нам остается только ждать и надеяться.
— Вы часто так разговариваете со своими подозреваемыми? — насмешливо спросил Генри. — Очень уж не похоже на полицейских.
— Мы поем разные песенки. А почему вы не пошли прямо в гостиную со своими братьями?
Генри подскочил на стуле, но взял себя в руки и ответил:
— Я сперва не понял, о чем вы. Полицейский нажим, понятно… Я пошел в прихожую, чтобы посмотреть, ушли они или нет.
— В прихожей кто-нибудь был? Генри отрицательно покачал головой.
— А на лестнице?
— Нет, там тоже никого не было.
— А в коридоре?
— Нет.
— Сколько времени это у вас заняло?
— Не так много, чтобы успеть найти тесак и убить дядю.
— А где был тесак?
— Этого я не знаю, — ответил Генри. — Мы им пользовались для шарады. Наверное, он находился или…
— Продолжайте же. Где?
— Скорее всего, в прихожей вместе с прочим барахлом.
— Вы собирались сказать «в прихожей» или «в гостиной»?
— Не знаю, — ответил Генри.
— Ничего страшного, — примирительно кивнул Аллейн. — Я просто спросил. Так как же?
— Да… Но я осекся, потому что понял, что в гостиной его быть не могло. Если бы кто-то его оттуда взял, мы бы заметили.
— По моим записям выходит, что лорд Чарльз какое-то время оставался в гостиной один.
— Тогда, — твердо сказал Генри, — он увидел бы, если бы кто-то вошел и взял тесак.
— Выйдя в прихожую, вы посмотрели на столик, который там стоял?
— Да, посмотрел, это я прекрасно помню. Я хотел убедиться, что дядины шляпа и пальто все еще там. Но, конечно, их там уже не было, поскольку к тому времени дядя, наверное, уже сидел в лифте.
Аллейн сцепил на столе руки и молча уставился на них. Потом он поднял голову и посмотрел на Генри.
— Вы помните, что лежало на столике?
— Очень хорошо помню, что там ничего больше не было, кроме вазы с цветами.
— Ничего? Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Я очень ясно помню, как выглядел стол. Его поверхность отражала луч света из окна. Кто-то, наверное, толкнул вазу, потому что на столе была лужица. Мой отец очень любит этот столик, и я попытался вытереть воду носовым платком, но это мало помогло. Больше ничего предпринимать я не стал. Я боялся, что откуда-нибудь вот-вот появится тетя В., а она у меня уже в печенках сидела. И я пошел в гостиную. Но на столе ничего не было.
— Вы могли бы в этом поклясться? Я имею в виду, дать показания под присягой?
— Да, — ответил Генри.
— О чем вы разговаривали, когда перешли в гостиную? Генри впервые за все время допроса растерялся. Глаза его приняли пустое выражение.
— О чем мы говорили? — беспомощно переспросил он.
— Да. Что вам сказал отец, что вы ответили ему, что сказали вашему отцу братья и так далее.
— Не помню… Ах да. Я спросил, ушли ли дядя с теткой.
— Еще что-нибудь?
— Нет. Мне кажется, что все мы в основном молчали.
— И все-таки, — заметил Аллейн, — у вас должно было быть приподнятое настроение.
Генри бросил было на инспектора вопросительный взгляд, но быстро спохватился:
— Ну-у… да. Да-да, конечно.
— Ведь снова все должно было пойти хорошо. Лорд Вутервуд обещал снова вытащить вас из беды. Кризис миновал.
— Да-да. Конечно. Это было замечательно, — отозвался Генри.
— И однако вы молча сидели в гостиной и не спросили ничего, кроме того, убрался ли благодетель восвояси. Ваша младшая сестра сказала мне, что и они с леди Фридой, уйдя тогда в квартиру двадцать шесть, тоже молчали. Странная реакция, вы так не думаете?
— Но может быть, — проговорил Генри, снова взяв себя в руки, — мы были переполнены благодарностью, для которой не находилось слов.