– Я думаю, мы с вами еще не закончили, Агент 13.
Интерлюдия № 1
ПСИХИАТР ждет четыре часа после ухода Агента 13, известной также как Шэрон Картер. Затем специальным устройством проверяет, не установила ли она жучок, а позднее на лифте спускается на первый этаж и покидает здание администрации ЩИТа, проведя карточкой по турникету и помахав напоследок охране. На тускло освещенной улице он путает следы на случай, если за ним есть хвост, и берет такси, чтобы доехать до другого конца города. Уже за полночь, и дороги почти пустые. Выбравшись из машины, он проходит несколько кварталов, снова путая следы, и на другом такси доезжает до ворот небольшого кладбища. У психиатра есть ключ от ворот. Подождав, пока улица обезлюдеет, он заходит.
По дороге, обсаженной деревьями и петляющей между надгробий, к ночной прогулке психиатра непринужденно присоединяется Красный Череп. Психиатр, кажется, уже не так самоуверен, как во время сеанса с Шэрон Картер.
– Обязательно нужно было встречаться на кладбище?
– А вы бы предпочли, чтобы я раскрыл ваши секреты перед коллегами, доктор? Думаю, вряд ли. Пусть лучше думают, что вас в безымянной могиле грызут жуки-точильщики.
Психиатр выключает голографический нанопроектор, встроенный в пряжку ремня. Трехмерная голографическая маска, которая скрывала его реальные черты, мгновение мерцает и исчезает, являя бородатое лицо Доктора Фаустуса. Так называемый Знаток человеческого разума закрепляет монокль на левом глазу и лишь потом удостаивает Красного Черепа ответной репликой. Но вопрос игнорирует.
– Как противно притворяться безродным недочеловеком. Откровенно говоря, я удивлен, что подобная уловка способна обмануть систему безопасности здания администрации ЩИТа. На Вертоносце так не получится.
– Этого и не потребуется. Все идет по плану?
– Шэрон Картер не подозревает, что я проникаю в ее мысли и воспоминания. Она сейчас чрезвычайно уязвима, что позволяет имплантам надежно закрепиться. Когда придет время, Агент 13 будет делать все, что нам нужно.
Красный Череп уже направляется прочь, не потрудившись повернуть голову, когда отвечает Доктору Фаустусу:
– Уж постарайся, а то не поздоровится твоей жирной башке.
Глава 2
ЧЕЛОВЕК в черной маске, бегущий по крышам во тьме ночи, все еще кажется себе мальчишкой. Он был очень молод, когда умер в первый раз, и больше двух третей своей жизни на Земле провел в криогенном стазисе. Его военные ботинки были сделаны еще в советское время для элитных отрядов русской морской пехоты. В нейлоновых кобурах – пистолеты 1911AI правительственной модели, 45 калибра, доставленные в Россию во время Второй мировой войны и оснащенные возвратными пружинами с термообработкой и ночными прицелами из трития. Многочисленные запасные магазины из нержавеющей стали заряжены экспансивными пулями с полой оболочкой. Его бронированная огнеупорная боевая одежда – экспериментальная швейцарская разработка, легкая и мягкая. В поясных сумках, карманах и складках экипировки у него хранятся ножи, гранаты, проволочная удавка, впрыскиватель нервнопаралитических веществ и другое смертоносное оружие. Но самое страшное из них – его левая рука.
Человек, который кажется себе мальчишкой, родился в Шелбивилле, штат Индиана, в 1925 году, в его свидетельство о рождении вписали имя Джеймс Бьюкенен Барнс. Он не знал своей матери; он едва помнил своего отца, который погиб во время учебного полета у Форт-Лихая в Вирджинии. Когда его неофициально усыновили в качестве талисмана лагеря, у него появился целый батальон приемных отцов и старших братьев. Одним из них был рядовой Стив Роджерс, который отправился на войну в качестве Капитана Америка и взял мальчика с собой.
Баки.
Так его называли солдаты в Кэмп-Лихае, и так он назвался Капитану Америка. Потом он надолго об этом забыл. Но теперь, когда он согнулся за вентилятором на крыше, примечая расположение камер безопасности и защитных датчиков на вид заброшенного здания напротив, воспоминания вернулись и мелькали в его сознании, как кадры старой кинохроники. Часто во время войны после долгих перестрелок слух временно притуплялся шумом в ушах, и из-за сильного выброса адреналина он видел только то, что позволяло рассмотреть «тоннельное зрение», так что воспоминания тех времен кажутся немыми фильмами, снятыми через узкий объектив. Иные из самых пугающих образов проносятся так, будто это Мрачный жнец быстро тасует карты: солдаты, раздавленные немецкими «Тиграми», раздутые тела французской семьи в разграбленном доме, партизаны, свисающие с фонарных столбов, головы, катящиеся по мощеным улицам, раненые, умоляющие их пристрелить, бабушка в слезах, толкающая перед собой тачку с телами мертвых внуков, крики, вырывающиеся наружу из горящего «Шермана», лес, в котором на парашютных стропах болтались, как елочные игрушки, погибшие десантники. Таковы были кадры побед.