Окна комнаты выходили на деревья в сквере напротив. Предвечерний свет уступал место сумраку, но Лидия видела не деревья сквера — перед глазами у нее покачивались тени деревьев, росших в укромных уголках сада ее детства, там, где лес граничил с полями. Лидия почувствовала, как знакомая грусть окутывает ее, словно плащ. Образы приходили незваными — двери в ее прошлое. Она услышала отцовский голос — “Наконец-то можно отложить уроки!” — и вспомнила, как лежала на вытертых ковриках перед поющим огнем. Заслышав отцовские слова, маленькая Лидия вскакивала в восторге: она обожала их совместные вылазки и предвкушала их уже с утра, собирая сверток с едой. Над садовой дорожкой висела вечерняя дымка. Вот Лидия оглянулась на отца — тот, закрыв глаза, без шляпы, впитывает вечерний воздух, словно бальзам.
Отец любил искать узоры — камешки в ручье, наплывы в оконном стекле. “Они ждут, чтобы их разглядели, — говаривал он. — Мозаика явит себя сама”. Он поощрял детей к ведению дневников, к тому, чтобы они записывали свои мысли. “Упражняйте ум, — наставлял отец, — учитесь мыслить последовательно. Даже если эта способность на время покинет вас, она вас не предаст”.
Мать, укутывая Лидию шалью в эти особые вечера, ворчала: “Что за баловство! И все это, чтобы поглазеть на звезды?” — однако не могла сдержать улыбки. Отец шагал впереди, на фоне черных деревьев вырисовывались их силуэты. Лидия шла через лес за неровным светом фонаря. Между деревьями мягко ухала сова, в короткой траве копошились какие-то зверьки, затихавшие при звуке шагов. На поляне отец расстилал толстый плед, они укладывались бок о бок и лежали молча, пока глаза привыкали к сгущающейся ночи. Мало-помалу начинали проступать драгоценные звезды, одна за другой являя свое великолепие, и наконец небо оказывалось усеяно булавочными головками. И сейчас Лидия словно наяву ощущала сырую траву под пледом, надежное отцовское плечо рядом с собой, чувствовала, как вокруг смыкается ночь.
За ее окнами царила тьма, но комнату заливал свет. Горел в камине огонь, напевал чайник. Лидия закрыла глаза и стала слушать, как потрескивает пламя, однако никак не могла успокоить мысли. Нет, отдохнуть пока не удастся.
Лидия направилась к письменному столу, роль которого выполнял стол чертежный, древесину для него доставили из лесов штата Мэн. На просторной столешнице нашлось место и бумагам Лидии, и самым разным книгам, от работ по ботанике, фармакопее и анатомии до романов и стихов, а также потрепанных английских переводов “Гиты” и “Рамаяны”. Лидия придвинула к себе стопку историй болезни. Раз в семестр ее студентки проводили совместный осмотр пациентов, и теперь перед Лидией лежали записи, сделанные во время этих осмотров: история болезни, результаты осмотра, сведения об условиях, в которых жили и работали пациенты, об их привычках, одежде — обо всем, что могло иметь отношение к лечению. Лидия не уставала твердить, как важны такие записи, она снова и снова повторяла: “Настанет день, когда вы окажетесь с пациентом один на один — может быть, среди ночи, может быть, в хижине в продуваемой всеми ветрами степи. На кого вам тогда рассчитывать? Только на себя!” Студентки посмеивались над ее патетическими речами, но записи вели.
Лидия потянулась к собственному журналу приема и открыла его на заложенной странице. Там были ее первые записи об Анне Уорд — самые общие, непримечательные сведения о пациентке.
— Анна Уорд, возраст: 20 лет.
— Наследственность: отец умер в возрасте 55 лет от заболевания легких, предположительно — туберкулеза. Мать умерла в возрасте 50 лет от рака груди.
— Есть сестра (24 года) и брат (10 лет), брат страдает заболеванием нервно-мышечной системы.
— До настоящего времени пациентка не имела серьезных заболеваний.
— В детстве перенесла корь. В 15 лет перелом лучезапястной кости. Киста яичника. Анемия, вызванная недостатком железа.
— Не замужем.
— Служит горничной.
— Менструации начались в 14 лет. Носят нерегулярный характер, в последний год наблюдается ухудшение.