После консультации я, разумеется, свернул на Бейкер-стрит. Солнечная погода радовала прямо-таки испанской безудержностью. Огромный Лондон дышал умиротворением. Когда я вошел в гостиную, Холмс в халате и мавританском тюрбане натирал канифолью смычок. Он был весел, я — нет, потому что расстроился, столкнувшись с заболеванием, которое прежде считал исключительно китайским. Несколькими днями ранее я тревожился из-за менее опасного лата — малайской истерики. И вдруг оба заболевания проявились у чистокровного англосакса. Я поделился тревогой с Холмсом и глубокомысленно изрек:
— Наверное, это месть покоренных народов за нашу империалистическую ненасытность.
— У прогресса есть оборотная сторона, — рассеянно проговорил Холмс, но быстро спустился с небес на землю. — Что же, Ватсон, королевский визит прошел без инцидентов. Иберийские сепаратисты больше не распускали руки на нашей земле. Но почему-то мне неспокойно. Думаю, что дело в необъяснимой силе музыки. Перед глазами стоит бедный юноша, сраженный пулей за инструментом, на котором он столь виртуозно играл, и его предсмертная агония. Я до сих пор слышу прощальную рапсодию — мелодичного в ней было мало. — Его смычок заскользил по струнам. — Ватсон, он играл эти ноты. Я их записал. Записать — значит взять под контроль или поставить точку.
Холмс играл с листа, лежавшего на его правом колене. Летний ветер, горячий выдох июля, влетел в раскрытое окно и швырнул листок на ковер. Я нагнулся и поднес его к глазам. Твердый почерк моего друга я узнал, а вот пять линий и ноты не говорили мне ровным счетом ничего. Мысли перетекли к шук-йонгу: вспомнились мучения старого китайца, которого я вылечил в Гонконге контрвнушением. В благодарность он отдал мне свои единственные сокровища — бамбуковую флейту и небольшой свиток с китайскими песнями.
— Когда-то у меня был свиток с китайскими песнями, простыми, но очень душевными, — задумчиво сказал я Холмсу. — Китайская нотная грамота кажется трогательно несложной. Вместо жирных черных точек, которые для меня не понятнее вывесок в Коулуне, у китайцев цифровая система: первая нота шкалы обозначается единицей, вторая — двойкой и так далее; по-моему, до восьми.
К делу история вроде не относилась, но на Холмса произвела колоссальный эффект.
— Скорее! — закричал он и вскочил, скидывая халат и тюрбан. — Может, уже слишком поздно.
Он схватил справочники, стоявшие на полке за креслом, перелистал «Брадшо»[9] и объявил:
— Правильно, четверть двенадцатого. Королевский вагон присоединяют к дуврскому поезду. Пока я одеваюсь, бегите на улицу, Ватсон, и ловите кеб! Представьте, что от вашей проворности зависит ваша собственная жизнь. Другие жизни уж точно!
Когда наш кеб с громыханием подкатил к вокзалу, большие часы показывали одиннадцать десять. Кебмен никак не мог отсчитать сдачу с моего соверена.
— Не надо сдачи! — крикнул я, бросаясь вслед за Холмсом, который так и не объяснил, в чем дело.
На перроне царило полное безумие, однако нам повезло встретить инспектора Стэнли Хопкинса. Он радовался, что дежурство заканчивается, и — сама бдительность! — стоял у входа на двенадцатую платформу, откуда по расписанию должен был отойти поезд. Над локомотивом клубился пар. Члены королевской семьи уже заняли свои места.
— Немедленно высадите их из вагона! — закричал Холмс, давая понять, что дело серьезно. — Я все объясню потом.
— Не получится, — пролепетал оторопевший Хопкинс. — Я не могу отдать такой приказ.
— Тогда его отдам я. Ватсон, ждите здесь с инспектором и никого не выпускайте!
Холмс бросился на платформу и на хорошем испанском крикнул служащим посольства и самому послу, что юному королю, его матери и свите нужно срочно покинуть купе. Первым на его призыв откликнулся Альфонс Тринадцатый, явно радуясь, что за время визита случилось хоть что-то интересное. С мальчишеской порывистостью он выскочил из вагона, ожидая не смертельную опасность, а приключения. По строгому приказу Холмса испанцы отошли от вагона на достаточное расстояние, и только тогда стало ясно, что за опасность им угрожала. Грянул взрыв, щепки и осколки просыпались дождем, оставив дым и отголоски в закоулках большого вокзала. Холмс подбежал ко мне: я послушно ждал с Хопкинсом у входа на платформу.
— Ватсон, инспектор, вы никого не выпустили?