— Почему? — спросил Филипп.
— Потому что Эвис не любила Кристофера. В сущности, я довольно быстро пришел к выводу, что Эвис не убивала, но догадывается, кто это сделал.
Эвис испуганно посмотрела в бесстрастные голубые глаза Финбоу.
— В самом убийстве была одна странность, — сказал Финбоу. — Никто не признался, что слышал выстрел. Для каюты рядом с радиоприемником это неудивительно, однако даже маленький пистолет не бесшумен — звук выстрела похож на тот, который мы слышали только что. — Он умолк на секунду, затем продолжил: — Если Эвис и невиновна, она была в каюте рядом с кокпитом, где произошло убийство, и, разумеется, слышала выстрел. Выйдя в центральную каюту, она увидела, что Кристофер только что вернулся туда. Полагаю, Эвис, в тот момент вы все поняли.
Огромные серые глаза Эвис не отрывались от его лица.
— И вы догадались, почему он это сделал. Подозреваю, вы передали Кристоферу какие-то слова Роджера, и Кристофер понял, что Роджер собирается воспользоваться известными ему сведениями медицинского характера. Но Роджер не подозревал, что Кристофер знает, и считал, что сможет выполнить свой долг — втайне. И Кристофер никогда не узнает, почему совет директоров внезапно отказался от его услуг. Вот почему Роджер так дружелюбно вел себя по отношению к Кристоферу: он чувствовал себя в безопасности. Роджер умер с улыбкой на лице. Он думал, что может себе позволить шутить с Кристофером.
Эвис не шевелилась, в лице у нее не было ни кровинки.
— Разобравшись в этом, я мог без труда объяснить поведение Эвис. Сначала она действительно испугалась, что ее заподозрят, и бросилась за помощью к Йену. Потом начала волноваться: попросив помощи для себя, она могла невольно способствовать раскрытию того, о чем догадывалась. Она радовалась…
Эвис поникла.
— Она радовалась смерти Роджера, но боялась, что убийца — Кристофер. Как бы то ни было, Эвис чувствовала вину: во-первых, потому что скрывала правду, а во-вторых, что более важно, потому что из-за своего малодушия могла выдать Кристофера, который ей действительно нравился. Если бы Йен не пригласил меня, этот случай так и остался бы загадочным самоубийством. Вот почему поведение Эвис очень напоминало поведение убийцы. Разумеется, она делала это неосознанно. Сыграть так убедительно у нее бы не получилось.
Бледное лицо Эвис выражало отчаяние. Она не шевелилась, не плакала, но ее глаза были полны боли.
— Я думал, это она убила Роджера, — сказал Филипп.
— Я бы тоже, если бы не считала, что у нее кишка тонка… — прибавила Тоня.
— Перестаньте, Тоня. Лучше благодарите Бога, что сами не оказались в таком положении. После того как я разобрался в поведении Эвис, все стало очень легко — полагаю, теперь для вас тоже. Я отправился посмотреть, как Алоиз Биррел погружается на дно реки, и немного удивился, когда увидел доказательства симуляции самоубийства. Разумеется, это был ответ на вопрос номер один. Я уже говорил Йену, что таких дерзких и красивых преступлений мне еще не попадалось. Самоубийство, замаскированное под убийство, — это достаточно очевидно для всех. Но следующий шаг — убийство, замаскированное под первую комбинацию, — слишком хитер, и разгадать его может лишь абсолютно бесстрастный ум.
Сообщая вам о самоубийстве, я, естественно, наблюдал за Эвис. Она сыграла хорошо, но все равно нервничала, и это означало, что нечто компрометирующее Кристофера все еще существует. Я уже знал, что Эвис хочет избавиться от улик. В первый вечер она потребовала разжечь камин, а следующей ночью бродила по дому в темноте. Сегодня днем мое предположение превратилось в факт. Я вошел в ее комнату и обнаружил, что Эвис сжигает дневник.
— А что вы имели в виду, когда остановились посреди гостиной и сказали: «Если я прав», — прежде чем открыть дверь в комнату Эвис? — спросил я.
Финбоу мягко улыбнулся:
— Я мог и ошибаться. Дневник объясняет ее лихорадочную тревогу. Она боялась, что комнаты обыщут и подозрение падет на Кристофера. Но в этом бунгало, в такой тесной компании, не так-то просто избавиться от дневника. Кстати, что в нем было, Эвис?