Только эта фаза цикла - последняя. И раздается удар часов. Высадка на берег. Запредельная боль и крик от ужаса. Страшная правда впивается в сознание.
АГА …
И снова - туда же.
Гигиена
- Так ты знаешь истину? - спросил церковный инквизитор, помахивая факелом и втайне надеясь услышать утвердительный ответ.
Пророк, привязанный к огромной охапке хвороста, почесал одну пятку об другую и сказал:
- Не знаю, и знать не хочу.
Он думал, что это его спасет. Но дальновидный инквизитор поднес факел к хворосту и стал смотреть, как сухие ветки занялись огнем.
- И не узнаешь - улыбнулся он.
Не думать о цветах
Мне все время мерещится одно и то же - инопланетная микросхема. Отдельные ее элементы кажутся помещенными под микроскоп, другие напоминают мозаику мельчайших транзисторов и конденсаторов, третьи являются чем-то вроде биомеханических элементов.
Очень часто она предстает передо мной с разных углов. Сначала я не осознаю, что вижу ту же самую картинку только сверху или, на уровне глаз. И тогда печальный трепет и тоска овладевают мной. Микросхема кажется то загадочной, то грозной. Ее структура настолько сложна и совершенна, что разглядывая отдельные фрагменты невозможно ни сосчитать, ни запомнить расположение составляющих его пластин - они словно непрерывно видоизменяются как живые. Многие из них действительно напоминают каких-то живых существ, строение их тел абсурдно выверено, другие математически безупречно перемещаются вверх-вниз как игрушечные машинки.
Фильтры и генераторы смыкаются друг с другом во всех направлениях, образуя фрактальные комбинации и, продолжаются где-то в других измерениях, невидимых мне. Я испытал долгое гнетущее напряжение, пытаясь найти аналогии в имеющихся на этой планете микросхемах и все впустую. Даже при очень большом сходстве они выглядели разными. И я понял, что в микросхеме являющейся мне присутствовал Разум. Все прочие были лишь бездушным конструктором, тетрисом. Микросхема существовала во множестве измерений, их могло быть сколько угодно. Она продолжалась сама в себя, расширяясь и вырастая в размерах.
В первые годы наваждения я с непривычки отводил глаза, а теперь смотрю до головокружения. Перспектива постоянно меняется. Все зависит от перспективы. Японский иероглиф «Дерево» тоже похож вовсе не на дерево, а на раздавленное насекомое. Если взглянуть сверху.
Картины Эшера просто мультяшный прикол рядом с нею. Я хочу видеть ее всегда. И я понял, что вижу ее всегда. И всегда видел. В любой момент времени она неуловима как дзенский фокус. Не думать о белой обезьяне или, не думать о цветах в вазе на столе, на которые вы смотрите. Чтобы ее видеть, надо увидеть, что ее не видишь. Что-то родом из тайны, это точно.
Инициатический реализм
Один человек покончил с собой, приняв чудовищную дозу отвара из корня мандрагоры. Он умер, а перед смертью сошел с ума. Мимо проходили врачи и другие люди, никто не мог ему помочь и они лишь смотрели на его вылезающие из орбит глаза. Он хрипел, а потом вдруг срывался на крик - и крик был физически ощутим, поражал все окружающее, затаскивал куда-то - это был не крик, а КРИК, ВОПЛЬ, ПИЗДЕЦ ВАЩЕ. Причем слово «ваще» - это продолжение слова «пиздец», а слово «пиздец» следует понимать в своем изначальном первобытном смысле.
Воля
Гибель всегда таится в расцвете, последний лишь всплеск бессознательного. Так у Шопенгауэра монотонно повторяется родовая травма перепрохождения. До того, чтобы зачать «сознание» еще миллиарды миров, многообразие разных видов, биологические коллекции, представляющие не больший интерес, чем транспортное средство. Умирание с кем-то - он знает то же, что и я - на моем месте. В его проекции, тени продолжающей двигаться в непересекающихся направлениях времени игра с тотальными результатами. Достигнув недвойственности, дальше - к непостижимости. Измерение воли - темная материя. Триумф присутствия, тоталитарный прагматизм. Долгая ночь длится змеей-уроборосом в открытой пасти которого, виден его ускользающий хвост.
Про судьбу человекоангела
Во сне я в Городе, всем говорю, что приехал. Открываю калитку, в саду гуляет Мамлеев. Мы же обменялись с ним письмами в 2009 году, на второе письмо Мамлеев не ответил. Мы идем через сад, сад превращается в кладбище, мы переступаем через могилы, вокруг уже лес. Мамлеев в очках, приглашает в Нью-Йорк в прошлом. Все в его книгах будто про судьбу человекоангела. Мамлеев написал мне что-то про мою концентрацию. Какая мистика, говорю.
Явь
Помню как под грибами смотрел на муху. Она напоминала сверхсложного глобального робота состоящего из тысяч разноцветных элементов. В мельчайших деталях я мог разглядеть каждый фрагмент ее движений - как она поворачивает голову и как одновременно с этим движутся ее глаза - все казалось и замедленным и ускоренным сразу. Происходящее как бы разделилось на кадры, существующие не в последовательности, а в виде фрески - и в каждом кадре муха была разной. В этом зрелище было что-то высвобождающееся, некое знание, какая-то забытая сакральная диалектика. Словно была одна и та же муха, поделенная на любые возможные варианты ее собственного существования.
Поцелуй кармы
Позорная татуировка, переползающая с одного места на теле в другое - генетическая мишень кожи. Врачи в недоумении разводят руками - «Вчера она была у тебя на спине. Сегодня - там все чисто». Годы, проведенные перед зеркалом. «Она двигается по одному ей ведомому маршруту. Знай, мы его, можно было бы застичь ее врасплох и свести». Вряд ли обладание этим рисунком опасно для окружающих. «Она заразна постольку, поскольку потакает прихотям глаза. Что вы в ней находите?». Каждый находит в ней что-то свое. Рисунок неподатливо-сложен и одновременно обезоруживающе-прост. «Ясно одно - обладатель такой татуировки, человек ненадежный и непредсказуемый». Спорить бесполезно. Но бесполезность - тоже спорна.
Дальние фонари
Дальние фонари в окно увидеть нельзя - они очень далеко, зато их свет проникает внутрь. Свет ближнего фонаря слишком привычен, очевиден и ярок. Но свет дальних фонарей он все равно неспособен заглушить, свет дальних фонарей как зыбкое синеющее свечение по краям пространства света. Свет дальних фонарей почти неуловим, если перепрыгнуть их границу может получиться увидеть самого себя, машущим себе рукой из будущего, чтобы однажды им и стать и помахать самому себе наблюдающему из прошлого…
Хотя надо всего лишь выйти на улицу и увидеть, что дальние фонари в парке, а в парке под деревом бежит по кругу игрушечный паровозик, улыбающиеся карусельные лошадки догоняют на алее медведей на роликах…