И тут в ее кармане зазвонил мобильный.
— Привет и с праздником, Маша, это Василий Иваныч говорит, — сообщила ей трубка.
Глава 29
Он проснулся рано утром, она спала рядом. Ее лицо во сне походило на лицо ребенка, немного обиженного, но тихого и доброго. Она тихо-тихо посапывала в подушку. Спала она, всегда отвернувшись от него в сторону. Иногда утыкалась в него во сне, когда ей снилось что-то страшное.
Во сне у нее была какая-то своя жизнь, совершенно ему непонятная. Во сне она иногда неразборчиво и быстро что-то говорила, хмурила лоб, крутилась с боку на бок. То будто оправдывалась в чем-то, а то убеждала кого-то. Когда он пытался ее поцеловать или погладить, она недовольно хмыкала и сбегала от него — утягивала одеяло и заворачивалась, отодвинувшись подальше.
Он проснулся потому, что воздух в его сне вдруг стал грозовым и резким, рванул в легкие предчувствием какой-то беды, краха, конца. Рядом спала она, окутанная своими тонкими и прерывистыми снами, ее сонный запах был беззащитным и, как все в ней, лесным, свежим. Он успокоился и заснул снова.
Когда он проснулся во второй раз, вовсю светило солнце, а ее уже не было дома — убежала на работу. Он должен был заехать за ней к одиннадцати, забрать ее и устроить ей настоящий праздник. Праздник для них двоих.
Делать ему сегодня было нечего. У него было три бильярдных стола в разных клубах и десять игровых автоматов в маленьких игровых залах по всему их району, но все это приносило совсем мало денег.
Все вообще было не так, как раньше. Раньше было легко получить столько денег, что потратить их было почти некуда. Раньше у него был лупастый «мерс», раньше его боялся каждый встречный. Да раньше он вообще мог зайти в палатку к любому хачику и поставить его на деньги: а хач стал бы извиняться, юлить, спрашивать, сколько нужно, и отстегивать.
Раньше он покупал себе ботинки за шестьсот долларов, хорошо понимая, что через два дня его могут и похоронить в этих самых ботинках.
Теперь все стало не так. Но его все равно боялись — все, кого он хотел держать в страхе. В конце концов он выжил, просто не свалил, как удачливые, куда-нибудь в Бразилию, и у него не было миллионных счетов в офшорах на Каймановых островах.
У него, если подумать, ничего не было. Кроме нее.
А если посмотреть с другой стороны, то он был жив и здоров, не считая, может быть, немеющих пальцев на левой руке. А братки под большими черными обелисками, его друзья, — все они теперь лежат на разных кладбищах, и некому было позвонить, окликнуть.
У тех, кто остался в живых, совсем другая жизнь: жены и дети, салоны красоты, прачечные, у кого — рестораны, магазины. Это из тех, кто тут остался, из зверей его породы, из тех, что привыкли делать, долго не думая, делать то, что раньше приносило деньги: валить козлов.
Но все в основном уехали. Живут где-то на Мальдивах, где он так и не побывал, под другими именами, в других странах.
А у него — черная «Волга», ну правда, салон он сделал из натуральной черной кожи — за долги старые взял, а так…
Время совсем другое стало. Тут ничего нельзя поделать. Все стало не так, все переделили.
Это раньше можно было…
Он запретил себе думать на эту тему дальше и встал с кровати. Пошел в ванную и принял душ: сначала теплая вода, потом горячая, потом холодная.
Стоя под струями воды, он закрыл глаза и увидел то, что видеть не хотел: как старая грымза с кляпом во рту, хрипя, дергалась на красной веревке. В своем затрапезном фланелевом халате. Со своими желтыми, сморщенными, тонкими ручками-ножками.
Он открыл глаза. Таких можно давить, как тараканов, без жалости. Грымза была с приветом. Она резала в метро волосы телкам-блондинкам, резала много лет. В квартире у нее воняло кошками. С ней и сын-то ее жить не хотел — жил с женой и мальчишкой в доме подальше, еще и жена у него на сносях.
Эта грымза была вроде таракана, и всем стало лучше дышать оттого, что он ее раздавил. Таких надо просто давить, он всегда был убежден в этом — считал себя санитаром леса, благородным хищником, который делает грязную, но верную работу — задрать паршивую и старую овцу, от которой только вонь и грязь повсюду.
Повезло, что грымза попалась им на пути.
На прошлой неделе в пятницу он следил за Жанной, спустился за ней в метро, стараясь всегда видеть ее со спины. Жанна уткнулась в книжку, а прямо в вагоне к ней прилипла худосочная и маленькая старушонка, затем отлипла и полезла к выходу из вагона, запихнув что-то в прижатую к груди сумку. У Жанны были отрезаны волосы.