Стрекот насекомьих ножек за спиной смешался с гулом пламени, Степану казалось, будто за ним след в след катится, подминая деревья, огромная, как гора, каменная глыба. Если настигнет, то не оставит мокрого места.
Стена огня перегородила путь. Кавказ выдавил из себя то ли всхлип, то ли стон и метнулся в сторону, Степану снова пришлось уткнуться в пропитавшуюся запахом дыма и пота жесткую гриву, над головой юноши замелькали низкие ветви. Пара сучков чувствительно прошлась по шее и макушке. Жеребец тем временем отыскал пока еще не охваченный пожаром путь и, вытянув шею, рванул вперед.
Неожиданно сад остался позади. Окрест раскинулась освещенная дрожащим светом задымленная степь. После бешеной скачки среди деревьев простор подавлял, внушал чувство беззащитности. Не было здесь возможности ни спрятаться, ни запутать след. Впрочем, почему же не было?
– Пошел-пошел! – заорал Степан, направляя жеребца к реке.
Тут, конечно, Кавказ дал во весь опор. Куда было несуразным механизмам угнаться за жеребцом да на просторе? Степан оглянулся и преследователей не обнаружил. Сад застилала густая пелена, подсвеченная изнутри багровыми отсветами. Но ни красных «глаз», ни огненных струй, направленных ему в спину. Похоже, действительно оторвались…
Речка была близко, сквозь осточертевшую гарь пробивался запах воды. У крутого яра Степан заставил Кавказа сбавить ход. Вода блестела в метрах десяти внизу, глинистые склоны, густо поросшие вдоль кромки сухой травой, стискивали русло с двух сторон. То тут, то здесь выпирали известняковые скалы, точно дряхлые кости земли.
Степан шумно выдохнул и направил жеребца вниз. В тот же момент боковое зрение выхватило бело-синее пятно. Степка дернул головой и успел увидеть несущееся в его сторону «блюдце»: скругленный «нос» хищно опущен, за кормой полыхает яростное свечение, разносится над степью гул, словно от работающей с перегрузкой подстанции.
– Ч-черт… – обронил Степка обреченно. – Приехали.
Первый энергетический луч угодил в склон, Степан отшатнулся от ударившего ввысь фонтана из глины и пара. Второй попал в коня, отделив круп от туловища, подобно раскаленной гильотине. Жеребец не издал ни звука, его передние ноги подломились; Степана выбросило из седла, он перелетел через голову Кавказа и беспомощно устремился вниз вместе с грудами осыпающейся земли и с кровоточащими кусками, вырванными то ли из него, то ли из бедолаги-жеребца.
Глина, камни, потом – камыши, густая грязь и ледяная вода. Какое-то время из чувств работало лишь осязание. Затем холод унял боль и помог вырваться из цепких когтей беспамятства. Степан открыл глаза, уперся ладонями в выстеленное жирным илом дно, приподнялся над водой. Глубина в этом месте была около метра, чуть больше, чем в луже. Промок он до нитки, вода стекала струями со спутанных волос, заливала глаза, уши и рот.
Первым делом он ощупал ноги, потом – живот и спину. Одежда пестрела прожженными дырами, но шкура была относительно цела. Значит, кровь, стекающая по склону, и ошметки, повисшие на камышах, принадлежали Кавказу. Славный жеребец, он до последней секунды выполнял свой долг – спасал человека, хоть тот даже не был его хозяином.
Через миг Степан наткнулся на остекленевший взгляд Кавказа. Уцелевшая половина туловища подмяла куст ежевики, похожий на спутанную колючую проволоку, голова уныло свесилась к воде, словно в тщетной попытке напиться.
Забрезжили над склоном бледно-синие лучи, будто предвещая восход чужого солнца. Показался край «блюдца». Степан заметался: куда спрятаться? Под старую корягу, что возвышалась над водой, точно расставивший ноги человек? У берега за переплетением корней?
Избитое, обожженное тело слушалось плохо. Вязкий ил, словно нарочно, удерживал сапоги, вода сковывала движения. Степан упал рядом с Кавказом, поднырнул под жесткие ветви ежевики, стелящиеся над гладью реки, приподнял подрагивающую голову жеребца и замер под ней, словно под крышей. Ну, друг, сослужи последнюю службу…
Вода была такой холодной, что зуб на зуб не попадал. Степан надеялся, что пришлые не смогут уловить тепло его тела. К тому же на их чувствительные приборы наводила помехи горящая трава и нагретые энерголучами камни. Может, пришлые удовлетворятся видом разбросанных по яру потрохов и уберутся прочь? Секунды тянулись медленно, Степан стучал зубами и жмурился от напряжения, придерживая над собой остывающую конскую голову.
Свет иссяк, «блюдце» скрылось за склоном. Степан еще какое-то время сидел неподвижно. Затем опустил одеревеневшие руки, и искалеченная туша жеребца сползла по ветвям ежевики в реку. Степан уже был на берегу. Подстилка из травы, сохранившей возле воды свежесть, казалась обманчиво мягкой. Она призывала лечь и забыться. А ночной холод доделает дело, начатое пришлыми.