Малекит не успел заметить, куда приземлился противник. На севере оглушительно заверещали, и эльф увидел отряд вооруженных скавенов, который вырвался из развалин сгоревшего дома одной из гильдий и несся к его уже и так занятым боем солдатам.
— Нет, — выплюнул он. — Больше никаких глупостей.
Но тут до Вечного Короля долетел шум новых сотен орков: неудержимая зеленая волна насилия катилась по развалинам складов и магазинов, чтобы стереть эльфов с лица земли. Среди прочих переваливались великаны и огры, а впереди всех с визгом и хрюканьем неслись всадники на диких кабанах.
Отряд Малекита угодил в ловушку, и выхода не было. Силового, во всяком случае. Эльфов осталось слишком мало, и даже могущества Вечного Короля не хватит, чтобы одолеть столько врагов.
«Значит, вот оно? Вот она, моя судьба… наша судьба? Утонуть в море свирепых недоумков и трусливых паразитов? И я возглавляю столь бесславное поражение? Оно и станет моим наследием?» — думал он, а воины его продолжали гибнуть.
Сердце его сжималось.
Нет. Нет, это не его судьба. Он слишком упорно боролся, слишком долго сражался, чтобы теперь отказаться от всего из-за чужой ошибки. Он — Малекит. Он — величайший. Он выжил в Пламени Азуриана не один раз, а дважды и за свою жизнь выковал две державы. Он бил демонов, он мерился силами и волей с самими Темными Богами — и остался цел, невредим и победоносен.
Но во всех его победах имелся общий элемент. В каждом случае в первую очередь требовалось одолеть одного противника. Гордость, проклятую гордость. Гордость вела его; он знал и принимал это. Гордость ссужала ему силы, но гордость же подвергала опасности каждый его план и замысел. Гордость твердила, что он не нуждается в помощи; гордость нашептывала, что он способен найти более подходящих хозяев Ветрам Смерти и Зверей; гордость требовала сражаться до последнего против тех, кого он полагал нижестоящими.
Одним взмахом руки Малекит отбросил гордость и выпрыгнул из седла Серафон. Приземлился он легко, несмотря на тяжесть доспехов: его опустили на улицу клубящиеся тени. Орк был все еще жив, он прорубал себе путь сквозь Гвардию Феникса с такой несгибаемой целеустремленностью, что Малекит невольно вспомнил Тириона. «Два сапога пара», — подумал он и двинулся к противнику.
Заметив Малекита, орк взревел. Несколько его приспешников собирались рвануться к Вечному Королю, но орк, не мешкая, зарубил их. Малекит улыбнулся. Этот зверь никому не позволит претендовать на его победу. «Гордость — прерогатива не только детей Азуриана», — подумал он, приближаясь к неистовствовавшему орку. Над тем искрило янтарное сияние, заливая все вокруг бледным светом.
«Что ж, теперь посмотрим, прав я… или мертв».
Малекит быстро опустился на одно колено, склонил голову и протянул противнику свой меч — рукоятью вперед.
— Я сдаюсь, — громко произнес он.
Орк, уже вскинувший над приплюснутой башкой топор, заморгал. А Малекит повторил:
— Я сдаюсь и говорю как от своего имени, так и от имени эльфийской расы. Мы — твои слуги.
Орк заколебался. Потом губы его скривились в жестокой победной ухмылке. Потрясая топором, орк повернулся к своим буйным приспешникам:
— Гримгор лучший! — заорал он, стуча себя в грудь кулаком, и голоса других орков присоединились к этому ликующему рыку.
— Нет, — уронил Малекит.
Орк резко развернулся.
— Что? — взревел он.
Малекит без страха встретил буравящий взгляд орка.
— Я… мы пришли в этот город, чтобы победить того, кто утверждает: титул лучшего принадлежит ему. — Он повел рукой, указывая на скавенов. — Они служат ему, как и северяне. Они говорят, он лучший, самый сильный воин на земле. Такой сильный, что хочет разломать этот мир и побросать остатки в огонь. — Малекит наклонил голову. — Как же Гримгор может быть лучшим, если Архаон убивает мир?
— Архаон, — пророкотал Гримгор, вытолкнув из себя имя Всеизбранного, будто проклятье. В уцелевшем глазу бестии плясали янтарные искры. Орк повернулся на север, к храму Ульрика. — Архаон… думает, что он лучше меня?
— Сомневаюсь, что он вообще думает о тебе, — ответил Малекит.
— Веди меня к нему, — прорычал Гримгор, сунув обух топора под подбородок эльфа. — Я прибью его, затопчу его, и тогда посмотрим, кто лучший.