Закончилось все возмущенным общественным:
— Вот нахалка! Я ей: «благодарю», а она: «не задерживайте двери». Под суд таких надо!
Отголоски вспыхнувшего на остановке обсуждения долетали до Горленко, даже когда он скрылся за массивной дверью родного 17-го отделения милиции.
В тесном вестибюле переминался с ноги на ногу грустный водитель Егоров.
— Приветствую! — первым кивнул Коля, любивший быть на равных с молодежью. Особенно с такими полезными, как Егоров. Водитель жил неподалеку от Горленко, и если забирал машину на ночь, то всякий раз за Николаем утром заезжал.
— Здравья желаю! — прогавкал парень и вдруг схватил Горленко за рукав: — Вас мне судьба послала, не иначе!
Коля вспомнил, что у Егорова сейчас неприятности: выговор за вождение в нетрезвом виде. Вообще, с учетом специфики службы, на такие мелочи внимания обычно не обращали: работа напряженная, мало ли кто как лечит нервы… Тем паче, если ты водитель годный, то никакая водка не помеха. Но в случае с Егоровым начальству почему-то понадобилась показательная взбучка.
— Можете Глебу Викторовичу передать, что я извиниться хочу? Я б сам сказал, но страшно обращаться… Меня, похоже, того-этого… Выгонят к чертям. Но, может, Глеб Викторович сжалится?
— Ого! — присвистнул Коля. — Все так серьезно? Конечно, порядок есть порядок, но некоторые, вон, без ста грамм вообще за порог отделения не выходят, и ничего…
— Да тут не в пьянке дело! — вздохнул парень. — Я просто неудачно выразился! Скажите Глебу Викторовичу, я не то имел в виду… — И, не дав Николаю возможности отказаться от выслушивания подробностей, забормотал: — Я глупость сказанул. Ну, был выпимши, с кем не бывает. Я Глеба Викторовича отвозил домой с банкета, и он тоже был ну очень на подпитии. И документы в отделении забыл. И стал просить, мол, высади меня, я сам пешком дойду. А я возьми и ляпни, мол, не пущу его самого идти: «И как вы не боитесь? — говорю. — Сейчас, вы же в курсе, рейды очищают улицы от калек-попрошаек. А вы в штатском, без бумаг, пьяный и хромоногий. Загребут еще…» Он сразу протрезвел и как давай орать…
— Это сколько ж ты выпил, — нахмурился Коля, — что такое сказанул?
— Да я не то имел в виду! — принялся оправдываться Егоров. — Да, не «очищают и загребут», а перевозят в интернаты для инвалидов, чтобы медицинский уход был и условия… Да, не «хромоногий» он, а немного ногу тянет из-за врожденной травмы, и это, когда он трезвый, никому и не заметно. Но… Слушайте, ну разве я не прав? Ему без документов одному ходить нельзя! У меня сосед безногий, ездит на дощечке. Так он, хоть и офицер-фронтовик с квартирой, женой и дочкой, все равно один за калитку двора выезжать боится — загребут, если без сопровождения, а пенсию себе присвоят… С его товарищем такое приключилось. Ой, ну, в смысле, переведут в медицинский интернат и…
— Ты вот что, — не выдержал Коля, — жди себе и помалкивай. Глеб на «хромоногого», конечно, обиделся, но он отходчивый и не сволочь. Не станет он о твоих провокационных разговорчиках выше докладывать. Но это только если ты их впредь вести не будешь. Знаешь же, в чем проштрафился, и снова продолжаешь…
— Да я только вам! — заверил Егоров. — Я же знаю: вы могила и никому не скажете. Поговорите с Глебом Викторовичем?
— Ты лучше сам, — после секундного раздумья сказал Николай. — В таких делах лишние уши и лишний рот только накаляют обстановку. Ну, если уж совсем у тебя духу не хватит, то посмотрим. А пока — ты мне ничего не говорил, я ничего не знаю… Да ладно, не кисни! Все не так плохо…
— Вроде и не так, да только что теперь будет, непонятно… — Парень не слишком-то взбодрился, но все же постарался улыбнуться и произнес: — В конце концов ведь не война же. Как-то образуется, согласен.
Под дверью Глеба, как часто бывало, топталась очередь из подчиненных. Викторович — даром что начальник — так и не обзавелся секретаршей, потому все время был обязан решать какие-то бумажные дела.
— Мне срочно! — буркнул Коля и рванул к кабинету. Ребята потеснились без возражений: знали, что Горленко просто так словами не разбрасывается и раз идет без очереди, значит надо.
— Ты говорил оперативно сообщать про новости по делу Гроха! — сказал Николай, просовывая голову в кабинет. Обычно он, хоть и был на короткой ноге с начальником, в кабинет без стука не врывался, но сейчас нужно было продемонстрировать решительность.
— Я слушаю! — Глеб ничем не выдал удивления и указал рукой на стул. С недавних пор он стал носить очки, и если бы Горленко самолично не видел шефа при опасных задержаниях, сейчас решил бы, что смотрит на типичного кабинетного работника, просиживающего штаны в то время, как подчиненные рискуют жизнью на оперативных выездах. — Ты только не горячись, пожалуйста. Говори взвешенно!