— Пойдем, тут шумно и обидно, — подумав о том же, сказала Лариса, и они устремились к выходу.
Традиция воскресного похода на бега, похоже, была обречена погибнуть, так толком и не возродившись.
От ипподрома решили прогуляться пешком. Ларисе нужно было по делам в другую часть центра. Путь неблизкий — но время позволяло, и отец согласился ее проводить. Он вообще, похоже, выбрал тактику во всем мягко соглашаться — сумасшедшим ведь не противоречат. Наверное, непросто применять это правило, когда безумные поступки совершает твоя дочь. Когда-нибудь, когда Леночка вырастет и решится на что-нибудь отчаянное, Ларисе тоже нужно будет сделать выбор: ставить палки в колеса, пытаясь защитить ее по собственному разумению, или отпустить, поверив в то, что взрослой дочери виднее, как жить. Лара надеялась, что, как сейчас у Морского, у нее хватит сил и доброты выбрать второе.
Отца хотелось похвалить, но как-то прямо не поворачивался язык.
— Сильно расстроился? — осторожно спросила она вместо этого.
— Есть немножко, — кивнул Морской, ускоряя шаг.
С детства привыкшая приноравливаться под стремительную походку отца, Лариса легко опередила его на полшага и незаметно заглянула в лицо. Высокий лоб, чеканный гордый полупрофиль, миндалевидные полуприкрытые глаза — как всегда, когда он был чем-то недоволен, но пытался сдержаться и не выдать себя гневным взглядом, — и страшные мешки под глазами. За последний год Морской, конечно, очень сдал, но все еще оставался импозантным и, как говорили, «видным мужчиной».
— А как дела на фабрике? — Лариса решила разрядить обстановку.
— Все путем, но скучно, — пожал плечами отец. — «Джордж из Динки-джаза» больше не попадался.
На нынешней работе Морскому приходилось отсматривать киноленты про успехи производства или про очередное собрание какого-нибудь завода. Причем смотреть надлежало внимательно: брак мог всплыть на любой минуте, и его необходимо было задокументировать. Но иногда попадались приятные смены. Например, когда фабрика копировала развлекательные картины для кинотеатров. Лариса с жадностью выспрашивала малейшие подробности сюжета, пытаясь выяснить, похожа ли картина на культовую «Серенаду Солнечной долины», или и говорить о ней в приличной компании не стоит.
— Ты расскажи все толком, — вернулся к наболевшему Морской. — Кто вас завербовал? Им можно вообще верить? Что нужно взять в дорогу?
Лариса даже не решилась осмеивать его «завербовал». Послушно объяснила, что они с Олегом сами напросились, что это правильно и важно. А еще важнее — чтобы отец поговорил с мамой Верой. Ну вдруг и впрямь поможет?
«Шансов, конечно, мало, — думала Лариса. — Но я должна привлечь все возможные меры влияния. Ах, как же все-таки печально, что Женька сейчас далеко…»
Лариса точно знала, что младший брат сумел бы ей помочь. Его ведь мама отпустила без скандалов! Правда, учиться. И не на Север, а наоборот. Едва в 1944-м в Одесской мореходке объявили прием, Женька сказал, что станет капитаном дальнего плавания и ушел в самостоятельную жизнь. Капитаном, правда, он не стал — писал, что это впереди, но жизнь свою с морем связал крепко. С одной стороны — хорошо, с другой — Ларисе теперь приходилось привлекать бедного папу Морского к задачам, с которыми Женька справился бы куда легче. Он всегда знал, как подобрать ключ к сердцу матери.
— Каким путем пойдем? — спросил отец, когда они остановились у развилки. — Я знаю минимум три тайные тропинки и две дороги. И на каждой есть на что посмотреть и про что рассказать…
— Только не через кладбище[3]! — попросила Лариса.
— Боишься ограбления? — не совсем верно понял Морской. — Согласен… Там, говорят, сейчас раздолье для бандитов.
— Да нет, — отмахнулась Ларочка. — Что с нас брать? Не тронут. Я знаю, что так ближе, и с тех пор, как мародеры разломали забор, стало удобно так срезать путь… Но у надгробья я, конечно, разревусь, а мне еще с людьми сейчас встречаться…
К бабушке Зисле и дедушке Хаиму, могила которых, так уж получилось, располагалась в самом проходном месте закрытого год назад и потому теперь неохраняемого и многолюдного Первого городского кладбища, Ларочка хотела зайти перед отъездом отдельно.
— Я им попозже поклонюсь.
— Как скажешь. — Тут Морской не удержался от укола: — Обоим Хаимам кланяться будешь?
Лариса пропустила иронию мимо ушей. Когда дедушка скончался, перед семьей встал нелегкий вопрос: где хоронить? Логичнее было там, где уже покоилась бабушка. Но двадцать последних лет дед Хаим жил с другой женой, что не мешало ему общаться с дочерями и их семьями, всем помогать, всех обожать, всех баловать. Сам он, разумеется, хотел быть похоронен вместе со своей обожаемой Фаней Павловной, которая умерла сразу после реэвакуации и покоилась далеко за городом. Но семье было сподручнее и интереснее проведывать могилу в Харькове: бродить среди роскошных дореволюционных склепов высотой с добротный дом и целых аллей со знаменитыми фамилиями это не то же самое, что ездить на ветхое деревенское кладбище раз в год. В общем, захоронили, где удобнее. Но позже устыдились и на камне Фани Павловны — ведь дед место и для себя там оставлял! — тоже вписали имя «Хаим». Так получилось сразу две могилы… Папа Морской был против. Вроде атеист, а усмотрел во всей этой житейской истории разделение души и тела: душой-то Хаим был с Фаиной! Впрочем, Морской был всего лишь бывшим зятем, а обе дочери решили, что так можно. Да и Лара с Женей не возражали.
3
На территории нынешнего Молодежного парка раньше находилось Первое городское Иоанно-Усекновенское кладбище.