— Так не пойдет, — обратился он к Аллейну. — Уходите.
— Да, конечно, — Аллейн пошел к двери. Он слышал, как Чарльз бормотал, задыхаясь, «Но я хочу с ним поговорить!» и как Харкнесс пытался его успокоить.
Когда Маршант вошел в гостиную, Тимон Гантри, полковник Уорэндер, Рози Кавендиш и Берти Сарасен мрачно сидели в креслах у только что вновь разожженного камина. Ричард и Анелида устроились в стороне от остальных, а Филпот скромно расположился в глубине комнаты. Увидя Маршанта, Рози и Берти импульсивно рванулись ему навстречу, а Ричард встал. Маршант с ритуальной торжественностью поцеловал Рози, сжал локоть Берти, кивнул Гантри и, протянув вялую руку, двинулся к Ричарду.
— Мой дорогой мальчик! Что тут можно сказать? Дикки, дорогой мой!
Ричард, не проявляя ответного энтузиазма, просто позволил долго пожимать себе руку. К пожатию Маршант решил добавить еще мужественное похлопывание по плечу, а потом, уже короче, поприветствовал Анелиду и полковника Уорэндера. С видом человека, в чьем авторитете никто бы не усомнился, он произнес несколько приличествующих фраз. Все меланхолически внимали и, казалось, вздохнули с облегчением, когда пришел Аллейн.
— Прежде всего, мистер Маршант, — начал Аллейн, — я хотел бы пояснить, что вопросы, которые я буду вам задавать, имеют единственной целью снять подозрения с людей невиновных и помочь разобраться в деле, которое, вне всяких сомнений, является убийством. Мэри Беллами была преднамеренно убита лицом, которое, я уверен, находится в этом доме. Вы должны понять, что мы не можем допустить, чтобы соображения личного порядка или умалчивание по причинам сугубо профессиональным, препятствовали нашему расследованию. Любая попытка скрыть какую-либо информацию может кончиться весьма печально. С другой стороны, сведения, которые не имеют к делу никакого отношения, как это может оказаться и в вашем случае, фигурировать в дознании не будут. Это ясно?
— Я считаю, Монти, — заметил Гантри, — нам надо посоветоваться с адвокатом.
Маршант задумчиво на него взглянул.
— Это ваше право, — сказал Аллейн. — Вы также вправе отказаться отвечать на любой вопрос или даже на все вопросы до приезда вашего адвоката. Но послушайте сначала вопросы, а потом уж решайте.
Маршант внимательно разглядывал свои руки. Потом он взглянул на Аллейна:
— Какие у вас вопросы?
Присутствующие тревожно зашевелились.
— Первый. Какое именно положение занимала миссис Темплетон, вернее тут уместнее сказать мисс Беллами, в акционерном обществе «Маршант и K°»?
Маршант высоко поднял брови.
— Ведущая и знаменитая актриса, играющая исключительно в постановках, финансируемых нашим Правлением.
— Были у нее какие-либо деловые связи с Правлением?
— Конечно, — сразу ответил он. — Она обладала контрольным пакетом акций.
— Монти! — воскликнул Берти.
— Дорогой мой, это ничего не стоит выяснить по списку наших акционеров.
— Давно она занимает такое положение?
— С тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. До этого владельцем акций был ее муж. Но в тот год он все перевел на ее имя.
— Я не знал, что его финансовые интересы распространялись и на театр.
— Я полагаю, что в нашей области это было его единственное капиталовложение. После войны мы оказались в затруднительном положении. Нам грозило банкротство, как, впрочем, и многим подобным обществам. Можно сказать, что он спас нас.
— Был ли его шаг продиктован тем, что его жена была с вами связана?
— Она лишь обратила на нас его внимание. Но в целом, должен сказать, он верил в то, что мы способны возродиться и расшириться. В этом отношении он оказался абсолютно прав.
— Почему он перевел свою долю на имя жены, вы знаете?
— Не знаю, но могу предположить. Его здоровье внушало опасения. Он… был преданным мужем. Возможно, он также думал о налоге на наследство.
— Понимаю.
— Здесь так жарко, — заметил Маршант, расстегивая пальто.
Фокс помог ему раздеться. Маршант уселся, элегантно положив ногу на ногу.
Открылась дверь, и вошел доктор Харкнесс. Кивнув Аллейну, он сказал:
— Ему лучше, но на сегодня достаточно.
— Кто с ним?
— Старая нянька. Они его устроили в кабинете. Имейте в виду, больше никаких визитов.
— Хорошо.
Доктор Харкнесс тяжело уселся на диван, а Аллейн опять повернулся к Маршанту:
— Обладая, как вы сказали, контрольным пакетом акций, она имела возможность при случае расквитаться с любым из тех, кого Правление нанимало для работы в театре?
Маршант опустил глаза.
— Боюсь, я не совсем вас понял, — сказал он.
— Никто не отрицает, что она была женщиной с тяжелым характером. Например, только сегодня, как мне рассказывали, она позволила себе весьма грубую выходку. В оранжерее.
Напряжение его слушателей достигло такой степени, что, казалось, воздух звенит, как туго натянутая тетива лука. Все молчали…
— Когда ей казалось, что к тому был повод, — сдержанно продолжал Маршант, — она могла устроить скандал.
— И сегодня она сочла, что у нее был такой повод?
— Совершенно верно.
— Предположим, что в качестве аргумента в ссоре она настаивала бы на разрыве чьих-либо давнишних связей с Правлением. Как бы вы в таком случае поступили?
— Боюсь, я опять вас не понял.
— Хорошо. Скажу напрямик. Если бы она потребовала, чтобы вы не возобновляли контракта с мистером Гантри, или мистером Сарасеном, или мисс Кавендиш, вам пришлось бы подчиниться ее требованиям?
— Я постарался бы ее уговорить и подождал бы, пока она остынет.
— А в случае, если бы она продолжала настаивать? — Аллейн помедлил, а потом рискнул: — Сегодня как раз она и поставила такой ультиматум.
— Вот! — вдруг закричал, подскочив, Берти. — Я вам говорил! Кто-то проболтался, а мы теперь будем расплачиваться. Я же предупреждал, что надо было с самого начала рассказать все самим. Надо было оставаться искренними и все рассказать. Теперь видите, что я был прав?
— Ради бога! Попридержи язык, Берти, — вмешался Гантри.
— А что толку от того, что мы будем держать язык за зубами? — продолжал Сарасен, показывая на Уорэндера. — Среди нас посторонний, который все и выложил. Держу пари, Тимми. На что хочешь.
— Что за галиматья, — воскликнул Уорэндер. — Не понимаю, о чем вы говорите, Сарасен?
— Не понимает! Это ведь вы все рассказали этому инспектору, или начальнику, или великой шишке, кто он там есть! Все ему рассказали.
— Совсем наоборот, — заметил Гантри. — Это ты ему сам все рассказал. Дурак ты, Берти.
— Но почему, ради бога, не можем мы признаться в том, что не умеем увиливать и выкручиваться, — воскликнула Рози, чей гнев уже дошел до высшей точки. — Я признаюсь! Признаюсь открыто и без какого-либо ущерба для всех вас, если вы этого так боитесь. Послушайте, мистер Аллейн, что произошло со мной в оранжерее. Мэри обвинила меня в заговоре против нее. И заявила Монти, что Правление должно выбирать: или она, или я. Только так. И уверяю вас, если бы до этого дошло, то вне всяких сомнений, осталась бы она. Ты сам знаешь, Монти, что Мэри была звездой. Ее имя и в билетной кассе, и в Правлении значило куда больше, чем мое. И если бы она захотела, она вполне могла расправиться со мной. Но даже из-за этого я бы не смогла ее убить, как не смогу заменить ее в глазах той публики, которая ходила только на нее. Ну а если актриса признается в таких вещах, то поверьте, мистер Аллейн, она и во всем остальном говорит начистоту.
— Если вы и на сцене так же искренни, мисс Кавендиш, — сказал Аллейн, — вам нечего бояться расправы. Кто-нибудь хочет добавить? — обратился он к потрясенным слушателям.
— Только одно, — проговорил после паузы Ричард. — Я хочу подтвердить все, что сказала Рози и добавить, что тоже зависел от Мэри. Пожалуй, даже больше, чем Рози.
— Дикки, дорогой, — ласково проговорила Рози. — Подумай, как будет теперь. Ты можешь предложить любую комедию на свободный рынок; и все дирекции театров передерутся из-за нее, как голодные волки.