«Вы говорили со мной серьезно, доктор. Да, вы изучили результаты моих тестов и огорчились, потому что мне ничего не помогло. Но вы были не правы, доктор. Вы думали, что меня излечит любовь. Когда я нашел ее, мне и вправду полегчало, но лишь на время.
Теперь у меня есть Джойс. Она для меня все — и сверкающий поезд, и моя двухслоновая атака, и дуэт для кларнета с виолончелью. Она — все, что я когда-либо любил, и даже больше. Душа моя плачет и тянется к ней, но я с презрительной улыбкой на лице высмеиваю то, что дорого ее сердцу, причиняя ей невыносимую боль. Я отвергаю ее. Это не просто, потому что она влюблена и упряма. Но я могу загубить все, что угодно, доктор. Все на свете. У меня природный талант к этому делу, и я добился больших успехов. Я отвергну ее и убью ее любовь. Ей нужен в доме надежный, спокойный мужчина, любящий детей. Я не из таких. Я холоден, как айсберг. У меня такое чувство, что я тысячу раз за день прощаюсь с ней навсегда».
— Помнишь, как ты рассмешил официантку? — робко спросила Джойс.
И хотя он все отлично помнил, демон, сидящий у него внутри, не позволял ему признаться в этом.
— Только не говори, что я ее щекотал.
— Нет, она засмеялась, когда ты сказал, что… Ну да ладно, теперь это уже не смешно.
— Нет, расскажи.
— Я не хочу рассказывать, Пол. Ты опять станешь издеваться. И тебе вовсе не хочется знать.
— Нет, будь добра, напомни. Может, мне удастся рассмешить и нашу надутую выдру. А почему бы нам самим не посмеяться? Вдруг мы втроем покатимся на пол от смеха?
— Ты закончил? — тихо спросила она. — Тогда расплачивайся. Я вернусь через минутку.
Джойс вышла в туалет. Пол проводил ее взглядом: в последнее время она стала ходить осторожно, будто боясь упасть и рассыпаться. Он расплатился, оставил чаевые и вышел на улицу. Когда пришла Джойс, он стоял у дверей. Она улыбнулась ему как ни в чем не бывало. Невероятным образом к ней вернулась ее бодрость, будто она не только простила его, но и совершенно забыла об их ссоре. Ее идиотский оптимизм в ту минуту покоробил его и ужаснул. Неужели Джойс всерьез надеется, что это путешествие пойдет им на пользу, что они смогут залатать все дыры и прорехи взаимных обид?
Они пошли к стоянке, где оставили машину.
— Нам повезло с погодой. Тогда после обеда полил дождь, помнишь? — сказала она, когда они уселись в свой темно-бурый «плимут».
— Ах да, и продолжался до следующего утра. Ночью мы лежали в объятиях друг друга в мотеле, слушая, как он барабанит по крыше. Романтика! Может быть, попробуем вызвать бурю?
— Разве обязательно острить по любому поводу?
— Я и не думал острить. Я просто рад, что не забыл, какая погода стояла в тот день. Значит, у меня еще есть надежда.
— Я не знаю… не знаю, зачем ты хочешь все, что было тогда, выставить в дурацком свете. Но у тебя ничего не выйдет. Я тебе не позволю.
Они ехали по шоссе.
— Новый взгляд на вещи.
— Это твой новый взгляд. Ты с недавних пор стал так смотреть на вещи. Ты стараешься все принизить, опошлить, как будто ничего и не было.
— Если разобраться, то ничего и не было, дорогая.
— А как же любовь?
— Я не думаю, что даже ты станешь утверждать, что это какое-то особенное чувство. Обыкновенный инстинкт.
— Инстинкт?
— Конечно. Инстинкт продолжения рода и прочее.
— Значит, ты не веришь в любовь?
— Так, теперь мне следует поостеречься, иначе ты загонишь меня в угол. Дальше ты скажешь, что я не люблю детей. Но прежде чем заходить так далеко, дорогая, взгляни внимательно на род человеческий. Неужели ты не замечаешь, что существует достаточно причин, чтобы отказаться от его продолжения?
— Бред какой-то. Ты снова издеваешься. Но ты задал мне вопрос. Нет, таких причин не существует. Есть много добрых людей. В мире есть добро. В него я и верю.
На выезде из города он прибавил скорости. Полоса слева была свободна от машин. Он улыбнулся пустой дороге.
— Ты неисправимая оптимистка. Люди — отвратительные твари. Пойми это, наконец.
Она промолчала.
Открытый голубой «кадиллак», двигавшийся впереди по центральной полосе, собрался их подрезать. Пол Конклин не снизил скорости. Он был в нескольких футах от «кадиллака», когда тот метнулся обратно. Потом его снова бросило влево, на разделительную полосу. Его хвост загородил дорогу. Хвост подбирался, но слишком медленно. Пространство и время тянулись как резина. Пол выжал газ, зная, что у него есть единственный, хотя и призрачный шанс на спасение — как можно быстрее проскочить между задним бампером «кадиллака» и машиной справа.