Лилька была ей почти полной противоположностью. Она работала в "Вечерних новостях" без малого десять лет. Знавала разные времена: и отсутствие зарплаты, и частую беспричинную смену главных редакторов, и политиков, стремящихся купить и перекупить газету со всеми потрохами, и невнятные угрозы в свой адрес после разоблачительных статей. Но теперь Лилька прочно утвердилась в сердце и постели нашего главного редактора Пошехонцева, который обожал ее соблазнительные рубенсовские формы, острый язычок и неумение себя сдерживать. Лильку можно было завести с пол-оборота, она крепко бушевала, но так же быстро приходила в себя. "Ты, Лилька, высказалась однажды Ирочка, - как бутылка со взболтанным сидром. Хлоп, пуф, бац, пш-ш, фонтан пены, а потом ничего - спокойное кисловатое пойло". Лилька тогда обозвала Ирочку "уксусной эссенцией", но Иркино сравнение было настолько убийственно точным, что за Лильку никто не вступился.
Лилька не разговаривала с Ирочкой пару дней, а потом все пошло по-прежнему. В свою компанию они нередко принимали меня, так как я сидела за соседним столом с Лилькой, и та нередко пользовалась моим отсутствием, чтобы спихнуть туда свой мусор, пардон, материалы для работы. Ирочка же относилась ко мне с вежливым безразличием или вежливым вниманием, в зависимости от обстоятельств, но все же не хамила, как прочим, не улыбалась пренебрежительно, слушая мои рассуждения. Словом, в их тесной компании я не была третьей лишней.
- Бабкины картины действительно того стоят? - вопросила Ирочка, жеманно поводя плечом.
- Стоят, в том-то и дело. Ее кретины-родственнички еще в это не въехали. А доктор кое-кому позвонил, кое-кому сказал, пошла волна, даже нашего Илюшу проняло, и он меня к бабке заслал. А после статьи, можно не сомневаться, искусствоведы пачками будут у бабки толпиться, картины выпрашивать. Может, даже какой-нибудь фонд народного творчества сподобится выставку организовать.
- Забавно, - потянулась Лилька. - Ты у нас, выходит, открывательница талантов.
- Из деревни Гадюкино, - подхватила Ирочка, мило улыбаясь.
- Ну вас, ведьмы, все умеете опошлить.
- Что ты, Леда, что ты, дорогуша, - Лилька сложила руки на пышной груди, - и в мыслях не было. Наоборот, мы за процветание геронтологического искусства во всех его проявлениях и желаем твоей бабке всемирной славы и кучи бабок, желательно зеленых.
- А также престарелого ценителя из Америки, который подкатит к бабкиной избушке на курьих ножках на своем белоснежном "Мерседесе".
И эти две язвы, две "акулы пера", две пираньи безобидных, в общем-то, "Вечерних новостей" просто покатились со смеху от нарисованной ими живописной картинки, которая сложилась благодаря их совместному изощрен ному и извращенному журналистскому воображению.
- Ладно вам, - отмахнулась я. - Как хорошо, что мои командировки позволяют хоть немного от вас отдохнуть.
- А мы от тебя никогда не устаем, - успел ухватить последнюю фразу проходивший мимо Славик Лазарев. - С возвращением в родные пенаты, дорогая Леда.
- Спасибо на добром слове, дорогой Крокодил.
- Всегда пожалуйста, - раскланялся во все стороны Славик, ничуть не обидевшись на "Крокодила". - Там без твоей лучезарной персоны погибает во цвете лет наш порфироносный редактор Илюша Пошехонцев и вещает, что если не узрит тебя максимум через шесть секунд, то скончается прямо на месте за своим главноредакторским столом и будет смердить и разлагаться, отравляя воздух во всей редакции.
- Все же ты некрофил, Славик, - поморщилась Лилька.
- Зловонное дитя Франкенштейна, - и Ирочка не замедлила поддеть тайного обожателя экранных трупов и гор разлагающейся муляжной плоти, адепт Брэма Стокера, возросший под эгидой Поля Верхувена.
- Смейтесь, смейтесь, - Славик не обиделся, - а нашу прекрасную богиню все же ждет громовержец, чтобы предложить ей амброзию и нектар.
- Леда была не богиней, а всего лишь женой фиванского царя, - осадила словоохотливого tanatos-мена Лилька.
- Спартанского царя Тиндарея, - не удержавшись, поправила я Лильку.
Эти слова нечаянно задели во мне тайную струну, и внутри все сжалось от сладкого воспоминания о свободе первого курса, любви к античной литературе в общем и Валентину Игоревичу Мезенскому в частности, который с таким воодушевлением рассказывал нам о любовных приключениях древних богов и немыслимых подвигах героев Эллады. Любовь моя не осталась без взаимности, и первый курс пролетел незаметно, под шелест страниц и плеск волн, разбивающихся о борта кораблей хитроумного Улисса.
Но Улисс, постранствовав, вернулся все же на Итаку к безгранично терпеливой Пенелопе, готовой ожидать его десятилетиями, а Мезенский, поиграв со мной в любовь несколько месяцев, вернулся к домашнему очагу и стервозной Ольге Владимировне. Плохое со временем забылось, остались только сладкие воспоминания о моем первом мужчине и непреходящая любовь к жизнерадостным грекам.
- Спартанского, конечно, лучше. - В улыбке Ирочка показала ряд идеально ровных белых зубов, наглядную рекламу всех этих "Колгейтов" и "Бленд-а-медов".
Не обратив на Ирочкину шпильку внимания, я повернулась к Славику:
- Чего он хочет?
- Тебя, моя сладкая, тебя. Просто помирает, как хочет тебя лицезреть.
- Я ведь уже отдала отчет.
- Чего не знаю, того не знаю, - Славик дурашливо развел руками. Велено было передать. Я передал, а засим позвольте откланяться.
От этого шута горохового толку все равно что от козла молока. Придется идти к Пошехонцеву. Чего это он вдруг сподобился?
- Ладно, уговорил, - пробормотала я, поднимаясь. - Никакого покоя на работе. То одно, то другое. К тому же разные индивидуумы досаждают, - я выразительно посмотрела на Лазарева.
Тот спешно ретировался - была бы охота связываться с этой мегерой, - и вскоре его козлиный тенорок донимал кого-то в противоположном углу комнаты. Я потянулась за косметичкой.
- Марафет наводишь? - тут же ревниво вскинулась Лилька.
- К начальству нужно являться во всеоружии, - вяло огрызнулась я, подправляя помаду. - А вообще глаза бы мои его долго-долго не видели.
- Правильно, - поддержала меня Ирочка. - Начальство тогда хорошее, когда о нем забываешь.
- Гениальная фраза, - усмехнулась Лилька.
- Не фраза, а твердое жизненное убеждение. - Ирочка расправила плечи и сделала пару шагов, словно по подиуму. - Если начальство постоянно тебя теребит, то или не уверено в своих силах, или...
- Что "или"? - Мы с Лилькой заинтересованно посмотрели на Ирочку.
- Или ты интересуешь его как объект сексуального желания.
- Ну уж, - фыркнула я, а Лилька добавила:
- Ты серьезно?
- Не нравится, придумайте что-нибудь сами. - И Ирочка направилась на свое место.
- Ни пуха, - напутствовала меня Лилька, в мощной груди которой все же оставалось место жалости к ближнему.
- К черту, - процедила я, не оборачиваясь, и решительно направилась в кабинет главного редактора.
Глава 2
Главный редактор петербургской газеты "Вечерние новости" Илья Геннадьевич Пошехонцев делал вид, что усердно читает какую-то статью в красочном глянцевом журнале, лежавшем перед ним на столе. Парочка таких же журналов с зазывно улыбающимися красотками на обложках скромненько притулилась рядышком с рукой Пошехонцева.
Я прошла по кабинету и демонстративно постучала по крышке стола прямо перед носом Илюши, который упорно делал вид, что очень и очень занят. Он встрепенулся и соизволил все же поднять на меня глаза.
- А-а, - протянул он, - это ты.
У Пошехонцева имеется феноменальная способность выводить людей из себя, причем даже самых стойких хватает от силы минут на пять. Видя его, любой нормальный человек начинает не просто злиться, а рвать и метать, сатанеть и терять на глазах весь налет цивилизации. Сам же главный редактор при этом остается невозмутимым и искренне недоумевает, почему это люди выходят из себя.