– Лазар… – мягкий тон голоса заставил Бергота вздрогнуть и ощутить, как в груди зарождается страх – именно такой, который возникает за секунду до того, как ты споткнёшься в темноте. – В квартире Оржа нашли нож. Экспертиза подтвердила, что Астайле был убит именно этим оружием, и на рукоятке чёткие отпечатки пальцев Стайлера.
Бергот некоторое время молчал, глядя перед собой невидящим взглядом и не понимая того, что сообщал ему друг, потом снова заговорил:
– Четкие говоришь, да? Он им что, лук резал, а не живого человека тыкал? Старался – нарочно оставлял, ровные и красивые, да?
– Прекрати иронизировать, прошу тебя.
– А что у нас случилось с законами физики?
– Всё, Лазар. Хватит. Всё, – сказал Дик примирительно. – Дело закрыто.
– Где Стайлер? – сорвавшимся голосом прошептал Бергот, сжимая зубы от злости и бессилия, от захлестывающей разум паники.
– Как где? В камере предварительного…
– Убери его оттуда! – закричал Лазар в трубку. – Чёрт возьми, Дик, живо убери его оттуда! Ты слышишь меня?! Ему нельзя в общаг – он и часа там не протянет, твою мать!
– Да ладно, ладно, не кипятись, Лазар…
– Я сказал, УБЕРИ ЕГО ОТТУДА! – задыхаясь, рявкнул Бергот, и люди в зале разом устремили на него испуганные напряжённые взгляды. Но Лазару было всё равно, кто и что сейчас о нём подумает. От одной мысли, что Стайлера уже изнасиловали сокамерники, становилось дурно. Ни один гей не протянет в тюрьме целым даже получаса. Сколько Орж там? Два часа? Три?
– Хорошо, – осторожно ответил Дик, и ему хотелось верить, что напарник всего лишь переутомился. – Я переведу его в одиночку. Но это только до утра… Это всё, что я могу сделать.
– Тогда сделай… Пожалуйста, Морис. Пожалуйста.
Дик повесил трубку, и длинный гудок прервавшегося разговора ещё долго звучал в ушах Бергота. Он не помнил, как возвращался домой – летел или бежал, может быть, полз. Время стало вязким и тягучим как медовая патока. Только сердце взволнованно колотилось под рёбрами и никак не хотело успокаиваться. Шум пропеллеров слышался Лазару, словно сквозь пелену, голос стюардессы, спросившей, всё ли с ним в порядке, тоже. Кажется, Бергот не ответил ей ничего, а может и ответил – не важно. Всё, чего он хотел сейчас, находилось там, на земле, в полицейском участке. Лазар не желал верить, что Стайлер убийца. И в самом деле, какой дурак будет держать нож, которым разделывали труп, дома! И самое ужасное было в этом то, что суду безразлично умственное состояние преступника – суду важно, чьи отпечатки пальцев на орудии убийства. Может быть, Лазару было так плохо сейчас оттого, что он понимал: Оржа посадят, чтобы сейчас не нашёл он на Сьюзи, Оржа посадят.
***
Едва вернувшись назад, Бергот сразу же поехал в полицейский участок. Сегодня он вёл машину нервно и превышал скорость. Из головы не шли мысли о Стайлере. Орудие убийства у него дома? Абсурд какой-то. Впрочем, любя Оржа, Лазар попросту не желал думать, что тот мог быть в сговоре с Крам. Но эта книга в его доме, что находилась в день смерти у Астайле, и эти скандалы с Раулем, ложь Стайлера. Ложь – вот что самое плохое. Она теперь стояла между ними как стена.
Бергот остановился у светофора и, пользуясь случаем, устало потёр лицо руками. Он не верил в виновность Стайлера и уже знал, кто подставил его. Всё складывалось слишком просто теперь. Крам собирается выйти замуж за брата Рауля, после чего Натан заявит свои права на наследство, а за убийство осудят Оржа. Гениальный план! Лазар сжал зубы от злости, переполнявшей сердце. Он заметил, что впереди образовалась пробка. До полицейского участка оставалось половина квартала, и добраться пешком оказалось бы проще, чем ждать. Бергот поставил машину у обочины, а потом быстро зашагал по Набережной улице, мимо красочных витрин роскошных магазинов, мимо спешащих навстречу людей, которым не было никакого дела до чужих бед и проблем… Орж.
Возле участка Бергота ожидал Дик: при виде его у Лазара сжалось сердце от нехорошего предчувствия – такого сильного, что он чуть не вскрикнул. Морис стоял на лестнице, сунув руки в карманы полицейской формы и понурым взором провожал бело-красную машину неотложки – она, мигая рыже-синими лампами, проскочила на красный свет светофора и затерялась на большом проспекте среди автомобилей. Слыша отдаленный вой сирен, Бергот отчего-то захотел кинуться следом, но ему вдруг стало очень страшно сделать даже шаг.
Дик встретил его одним горьким – «Привет» и виноватым взглядом.
– Прости, – сказал он. – Не доглядел.
Стайлер, как узнал Бергот позже, повесился на простыни в камере-одиночке, его едва успели вытащить из петли. С момента этого известия Лазар не понимал, что происходит. Кажется, Дик тряс его за плечи, что-то говорил о том, что всё будет... Хорошо? Какое тошнотворное слово. Какая нелепая уверенность в миг, когда твоя жизнь полетела к чертям, а ты стоишь, опустив руки, и ком застрял в горле точно тупой нож. И не вздохнуть. Череда теней и света тянется перед глазами, состояние оглушения не даёт очнуться и принять то, что случилось.
Когда Бергот вошёл в палату интенсивной терапии, он увидел Оржа: бледный как покойник, с синюшным широким следом поперёк шеи, он лежал и бездумно смотрел на Лазара из-под полуприкрытых век. Каждый шаг до постели отдавался в сердце Бергота ноющей болью. Его не пускали сюда врачи, но он шёл напролом и знал, что сейчас в мире не было человека, способного остановить его, не позволить увидеть Стайлера.
– Как ты, парень? – Не сводя взгляда с бледного безжизненного лица Оржа, Лазар присел на стул рядом с кроватью. Он взял Стайлера за руку, но тот не ответил и не пошевелился – он лежал точно кукла – тихо-тихо и ладони его были холодны. Бергот в слезах прижался губами к пальцам Оржа, отчаянно пытаясь отогреть их. – Зачем? Господи, зачем? – спрашивал он, не сдерживая чувств, но ему снова не ответили и тогда Бергот поднял голову, посмотрел на Стайлера с невыразимой любовью и болью, стал гладить его лицо. – Ты только выкарабкайся, слышишь. Я вытащу тебя из этого. Обещаю, что вытащу... Я люблю тебя. – Лазар прижал пальцами глаза, что щипало от слёз, и почувствовал на ресницах влагу. Тот, кто сказал, что мужчины не плачут – просто не знал их. Плачут. От настоящего горя и потерь плачут – и в этом нет ничего постыдного. Бергот позвал Оржа, но в ответ снова не услышал ни слова, только показалось, что пальцы Стайлера чуть дрогнули в руке. Лазар снова стал нежно перебирать его русые пряди у виска. Кое-как справляясь с комом в горле, он тихо заговорил, ему так хотелось опять почувствовать ожившее прикосновение холодных пальцев к своей ладони. – Ты знаешь, я совсем не умею признаваться в чувствах. Я давно должен был сказать тебе… пока не стало ещё поздно. Я очень виноват перед тобой, Орж, вёл себя как последний дурак. Мне так жаль. Ты должен выжить, слышишь? Я очень тебя прошу, выкарабкайся только…
– Он не слышит вас, – неожиданно и строго раздалось за спиной. Лазар обернулся. В дверях стоял молодой врач в белом распахнутом халате и с папкой в руках, худощавое лицо его выражало крайнее неодобрение ко всем полицейским, что вот так запросто врываются в палаты к тяжело больным, а серые глаза смотрели испытующе. – Господин Стайлер находится под воздействием транквилизаторов и сейчас спит. Покиньте палату.
– Но я…
– Я знаю, кто вы. Покиньте палату, – требовательно попросил врач.
Бергот посмотрел на Стайлера. Спит? Да, похоже на то. Лазару захотелось завыть от обиды. Не чувствуя ног, он поднялся, бережно поцеловал Оржа в лоб, а потом ушёл. Он брёл по больничным коридорам, не глядя на суетящихся вокруг людей; все они – только тени, не существующие в этом мире, но они способны ходить, говорить и улыбаться, а Стайлер нет. Пусть он даже для Бергота реальнее и важнее всех других людей – сейчас он лежит на койке, покрытой казённым бельём, без движения, с синим горлом и разбитой вдребезги жизнью. «Это моя вина, – думал Лазар с горечью. – Это моя вина».