— Неужели я могу превратиться в вонючую мышь? — рассерженно перебил Ахмата Батый.
— Да.
— Я... — слова застряли у хана в глотке, он не мигая смотрел на оракула.
Ахмат словно впервые видел лунообразную застывшую маску правителя и в узких щёлках его чёрные, заледеневшие от страха бусинки глаз.
— Но я не знаю этого сейчас наверняка, мне надо кое-что рассчитать... — пробормотал астролог.
— Так ты не знаешь?..
— Нет.
Хан несколько мгновений с недоверием смотрел на провидца.
— И не надо ничего рассчитывать! — побелев от злости, вдруг яростно выдохнул Батый. — И никогда мне не рассказывай больше про мышей, иначе я поселю тебя в одной клетке с ними и не стану их кормить. Можешь себе представить, что дальше будет...
Он в упор взглянул на него, и оракул опустил голову.
— Ступай, я хочу спать! — проворчал хан. — А завтра станешь рассказывать те сказки, к которым я привык. И чтоб в них не было никаких зверей!
Прорицатель двинулся к своей юрте, которая соединялась плотным пологом со спальней властителя. Такие входы вели ещё в две юрты, трапезную и гостевую. Неподалёку строился большой деревянный терем, но жить в нём Батый не собирался.
— Постой!
Ахмат остановился.
— А мой дед... он кто сейчас?
Темучин по всем приметам должен был превратиться в гремучую змею и жить сорок изнурительных лет в пустыне. Скорее всего, так оно и случилось, хотя Ахмат не проверял своё предположение. Ему было всё равно.
— Я не знаю.
— Вот и хорошо, — проворчал хан, громко зевая и отваливаясь на подушки. — Ступай!
Первым он пригласил в Сарай Александра. Наслышанный о подвигах князя, сам хотел повидать героя Невского.
«Если ты не приедешь, то я сам приду, но уже как завоеватель и буду стоять у Новгорода, пока не сровняю его с землёй!» — пригрозил он, и Невский явился.
Батый долго его рассматривал, потом улыбнулся и кивнул, предложив сесть напротив.
— Хорош князь, таким я тебя и представлял. Хочешь у меня служить?
— Я служу Отечеству, великий хан, а его не меняют, — не задумываясь, ответил Невский.
— Хорошо ответил, а? — восхитился Батый и даже захлопал в ладоши, бросив взгляд на Ахмата. Тот улыбнулся и кивнул.
— И умереть не боишься?
— Бог дал жизнь, Бог и срок её отмерил, чего ж тут бояться?
Они проговорили два часа. Потом Батый отпустил князя с миром. Он поджидал Ярослава. И тот через неделю прибыл в Сарай. Некогда смоляные кудри точно снегом запорошило, гладкое лицо жёсткие морщины прорезали, поутих яркий огонь и в чёрных глазах. Князь осунулся, сгорбился, стал нетвёрд походкой.
Он привёз в волжскую Орду богатые дары, желая умилостивить грозного завоевателя. При виде шкурок соболя и куницы у хана жадно загорелись глазки. Он погрузил в переливчатый нежный мех широкую заскорузлую ладонь и долго там её держал, купая в ворсинках. На туеса с медами, орехами и прочие дары даже не взглянул. Затем он пригласил гостя в свою большую юрту, застеленную пышными коврами, посредине которой чуть возвышался низкий резной столик, предложил сесть на мягкие подушки, хлопнул в ладоши, повелев принести кумыса и копчёной конины.
— Ну что, восстановил свой Владимир-град? — спросил князя Батый.
Толмач перевёл этот вопрос, но Ярослав уловил и снисходительную улыбку, которая возникла на лунообразном лике властителя: ведь Батый приказал когда-то сжечь город дотла и разрушить даже каменные храмы.
— Да, я постарался, ваша светлость, — сдержанно ответил Ярослав.
— Мне сказывали, что ты и все свои деньги вложил в возведение новых теремов да храмов? — насмешливая улыбка не покидала полных губ властителя.
— Да, это так, — сдерживая свой гнев, ответил Ярослав.
Ещё когда он получил грамоту от Батыя, где ему предписывалось немедленно явиться в Сарай-Бату, а его наследнику отправиться в Каракорум, многие советники и духовники не советовали ехать. Они пророчили о надругании его звания и чести, говорили о том, что обоих, и сына, и отца, ждёт неминуемая погибель. Ответ нужно было дать наутро, и великий князь всю ночь промучился, не ведая, на что решиться. Он мог отказаться, но через месяц или раньше орды степняков снова бы заявились во Владимир, каковой князь ещё не обнёс даже крепостной стеной, опять сожгли бы его, князя убили, а жителей увели в полон. Ни дружина Ярослава, ни новгородцы не имели силы, способной пока противостоять Батыю. А значит, нужно было покоряться во имя спасения всего народа, который ныне стоял на грани полного истребления. Необходимо было сохранить те княжеские, боярские и холопские роды, помнившие о своей чести и достоинстве, сохранить свои храмы и веру. И ради этого можно было принять унижение и растоптать своё самолюбие, дабы выторговать хоть какую-нибудь независимость у царя степняков.