Феодосия испытывала странную тревогу. Поначалу эту душевную смуту она относила за счёт сожжения волхвов, к коему была причастна: Шешуня с Романом подняли шум из-за яда, которым монах облил сено в кормушке каурого жеребчика, и княгиня, возмутившись, не стала защищать святого отца, отдав его на расправу таиннику, хоть сердцем прозревала правду, скрываемую от неё византийцем. Но она пугала её, как всё, что было связано с наговорами, пророчествами и колдовством. Ей даже стали сниться дурные сны. Отец Геннадий являлся в них и молча смотрел на Феодосию: он продолжал просить, чтоб избавились от каурого. Но стоило княгине лишь заикнуться об этом, Роман стал креститься и ссылаться на повеление князя: беречь Серка как зеницу ока.
— Сами посудите, как же я могу ослушаться сего приказа, ваша светлость?.. — бормотал он.
А от Ярослава она почти год не получала вестей. Князь и раньше ходил в долгие походы, но раз в три месяца он посылал гонца. Тот рассказывал о битвах, изредка привозил подарки. А тут пустота. Гадалки лишь разводили руками: вроде жив, здоров, да какая-то зазноба его приворожила. Что за зазноба, коли муж на войну отправился? Поневоле встревожишься.
Ещё до его ухода как снег на голову свалилось известие о смерти отца. Мстислав Мстиславич, потерпев поражение от монголов на Калке, последние шесть лет почти не принимал участия в сражениях. Он ещё ссорился и мирился то с венгерским королём, то с зятем Даниилом Волынским из-за своих владений, но меча из ножен не вынимал. По утрам перед пробуждением ему часто снилась дикая степная орда, чёрной тучей несущаяся на него. Он слышал в ушах нарастающий гул конницы и во сне вгрызался в гущу врагов, не переставая наносить удары. Но рука ослабевала, и тьма поглощала его. Галичанин просыпался в поту, ощупывал своё живое тело и вспоминал, что тогда, на Калке, его спас Даниил. Зятя ранили, князь бросился спасать родича и тем спасся сам.
Перед смертью Мстислав Мстиславич написал Даниилу покаянное письмо, попросил у него прощения за все вины и обиды, им причинённые, и с улыбкой отошёл в мир иной, приняв схиму.
Феодосия хотела поехать на похороны отца, но бросить детей не смогла. Траур и скорбь по отцу заслонили было тревогу, но через несколько дней она, как пожар, занялась снова. И посоветоваться она ни с кем не могла. Архиепископ же, кому княгиня пожалилась, велел изнурять себя молитвами и поститься.
Один Александр тонко чувствовал всё, что творится с матерью. В эти дни он не отходил от неё ни на шаг. Целуя ей руку на ночь, долго не выпускал её.
— Хочешь, я посижу с тобой? — спрашивал он.
— Господь с тобой, иди спать, мне просто нездоровится...
— Принести успокоительный отвар?
— Нет, я уже выпила. Ступай!
Вскоре прискакал дружинный воевода Гундарь из Переяславля. Во время последнего похода Ярослава его тяжело ранили, и он месяца четыре валялся пластом, едва выжил, а потому на Пургаса и не пошёл.
— Как муж мой, жив ли он, что слышно? Я места себе не нахожу, точно беду чую, — набросилась на него княгиня. — Грозная была сеча с мордвой?
— Не вышло никакой, — усмехнулся гридской го лова.
— Как не вышло?..
— Полюбовно разошлись. Миром.
— А чего же они не возвращаются?
Гундарь опустил голову, не в силах смотреть ей в глаза.
— Чего глаза прячешь? Говори!
— А чего говорить, вернутся, — заулыбался воевода. — Видно, хорошо принимают, да мёда перепили!
— Что с князем? — не унималась Феодосия. — Я же вижу: ты что-то скрываешь...
— Чего мне скрывать...
— Говори! — дочь Мстислава Удалого вдруг резко поднялась, сверкнула огненным взором и стукнула кулаком по столу. — Не умеешь правду скрывать — объявляй.
Решительный и грозный вид княгини немного поколебал Гундаря, он замялся, но выложить всю правду не отважился: новгородский князь за такой донос шкуру с него снимет. Муж с женой бранится да под одну шубу ложится, они, поругавшись, помирятся, а воеводе синяки да шишки.
— Я ведь не был в походе, ваша светлость, — выдержав суровый взгляд Феодосии, проговорил он. — Слухи же поносные разносить не мастак, а потому не обессудьте, ваша светлость, промолчу я лучше.
Голова дружины проговорил это столь твёрдо, что жена Ярослава поняла: страхом да угрозами его не возьмёшь.
— Ты же отцу моему покойному служил... — еле слышно выговорила она, и голос её дрогнул.
— Князь галицкий Мстислав умер? — Гундарь даже привстал из-за стола, услышав эту печальную новость.