Всеслава вдруг потянулась и сладко простонала. Волквин посмотрел на неё, и взгляд его потеплел. Он сунул ноги в тёплые полусапожки и энергично поднялся.
— Что ж, барон, считаю, вашу затею увлекательной, — улыбнулся Волквин. — Трубите сбор!
Его трое волхвов, перед тем как отбыть на неделю в Ревель по приглашению датского короля, советовали ему не покидать крепости. Звёзды не сулили удачи, но сама судьба, лишив дерзкого Ярослава старшего сына и наследника, словно подсказала, что следует напасть: слабый не станет мстить и не создаст большой угрозы.
— Ты куда? — едва барон вышел, встревожилась Всеслава, заметив, как оживился магистр.
— На небольшую прогулку, — весело отозвался Волквин. — Я покину тебя всего на две недели. А когда вернусь, то даю тебе слово: больше никогда не оставлю, мы будем вместе...
Голос его дрогнул, губы пересохли от волнения, магистр подошёл к столу, налил себе бокал красного вина и залпом выпил: Пионе советовал выпивать в день по два бокала.
— Мне будет скучно без тебя, — как можно ласковее проговорила Всеслава, прижимаясь к нему и опуская глаза, но он даже не услышал этой лживой интонации.
— Правда? — обрадовался он.
Она кивнула, и великий магистр отправился в поход с лёгким сердцем, помня одно, что обязан вернуться живым к своей возлюбленной. По закону Ордена он не имел права жениться, зато мог отписать часть своего имущества приёмной дочери, что Волквин и собирался сделать в отношении Всеславы, ибо именно она подарила ему то счастье, которого он до сих пор не испытывал. Потому он и с Пионе разговаривал на языке угроз, лишь бы угодить своей русской красавице. Сейчас, поспешая во главе хоругви, он улыбался, вспоминая личико своей тайной невесты.
Ярославу о вторжении литовцев сообщил гонец, примчавшийся из Торопца. Тамошние дружинники еле сдерживали натиск иноземцев, истекали кровью и просили о помощи. Всеволодович сразу сообразил, что литвины двинут потом на Новгород, а посему, не раздумывая, сел на коня и помчался на врага, решив даже не заезжать в Новгород, куда отослал Гундаря, дабы тот собрал дружину и двинулся ему навстречу.
— Княжича брать? — спросил воевода.
— Пусть с матерью сидит, — помедлив, с болью отозвался князь. — Не дай Бог, что случится, последнего сына лишимся. Успеет ещё, навоюется!
Накануне прискакал гонец от мордовского царя со страшной вестью о гибели Утяши. Ещё не оправившись от смерти сына, Ярослав, услышав о потере возлюбленной, пал на колени и застонал как раненый зверь. Вестник пристыл на месте.
— Младенец? Она успела родить?! — вскричал Ярослав.
— Успела, ваша светлость, сын у вас, Андреем, как вы просили, так и назвали...
— Его спасли?
— Кормилица успела сохранить...
— Пусть привезут ко мне.
— Я передам повелителю твою просьбу, князь...
— Я сказал: пусть сына привезут ко мне! — в ярости выкрикнул Ярослав.
Лицо гонца дрогнуло, и он в страхе склонил голову.
— Правитель наш просил передать, что дочь убили не местные разбойные люди, а пришлые, с Руси... Их, видно, и прислали для того... — добавил он.
Всеволодович задумался: хоть врагов у него и много, но на такую дерзость вряд ли могли пойти. Подозрение на жену возникло не сразу; князь уже мчался к окраинным пределам, как вдруг вспомнил её презрительный высокомерный взгляд и странное чувство превосходства, какое бывает у людей мстительных. Ярослав даже замедлил скачку, настолько невероятной показалась ему эта мысль. Но уже в следующее мгновение охвативший его душу пожар заставил развернуть дружину и нестись к Новгороду. Он готов был приступом взять вольницу святой Софии, чтобы услышать это жуткое признание от жены и тут же казнить её, но как только его воображение развернуло во всю ширь это действо, кровь похолодела в жилах, и он притормозил коня. Ничего, кроме разора и погибели семьи, рода, сие не принесёт, а его имя ещё охаят в веках монахи-летописцы, с них станется.
«Но как она посмела? Кто уговорился на её ядовитые речи, кто отважился из его таинников или гридских поднять руку на младшую жену князя? Кто нашёл и послал их?»
Вопросы, точно рой злых ос, жалили его в самое сердце, князь никак не мог успокоиться, совладать с душевной горячкой, чтобы хладной рукой повести своих дружинников дальше.