— Посеяв ветер, пожнёшь бурю, вы слышали такое выражение, барон?
— Но Русь сейчас ослаблена как никогда, монгольский хан почти всю её разрушил, а Новгород — богатейший из русских городов. Не возьмём мы, захватят монголы...
— Рыцари не воюют с побеждёнными, вам это следовало бы знать, барон, а мы представляем на этой окраине Европы не Орден мясников! — перебив советника и чеканя каждое слово, непререкаемым тоном заявил Фельфен.
Он явно что-то скрывал, ибо разгневался и кончики его ушей мгновенно покраснели, словно барон пытался выболтать его тайну.
— Ved iniquissimam pacem justissimo bello anteferrem, — помолчав, уже более мягким тоном добавил он. — Я надеюсь, вы не забыли эту максиму Цицерона: «Даже самый несправедливый мир я предпочёл бы самой справедливой войне». Я обычно придерживаюсь этого принципа. А вы?..
И снова явное враньё, Корфель это чувствовал. Но ради чего? С каких это пор божьи воины сделались миролюбцами?
— У вас, старого вояки, я чую, другие принципы! — засмеялся Фельфен.
Барон мог сказать, что до сих пор их заставляли только воевать. Волквин даже молодел на глазах, когда садился в седло или вынимал меч из ножен. Но последнее поражение нанесло столь ощутимый урон рыцарскому войску, что Орден нуждался в серьёзном подкреплении. Скуповатый Герман Зальц денег не даст, а собственная казна пополнялась только в походах. О каком же мире мечтает новый магистр? О мире для нищих?..
— Кстати, неужели после гибели Волквина не осталось даже сотни золотых монет? Отто Раушенбах рассказывал мне, что старик любил звон дукатов!
— Сотня и осталась, но я передал её Раушенбаху на похороны, — не изменившись в лице, ответил Корфель. — Остальные же деньги, что успел скопить великий магистр, он потратил на одну страсть...
— Которая перешла ныне к вам, — ухмыльнулся фон Фельфен.
Всеслава за всё это время не покидала его комнаты, а в неё никто не входил. Однако миротворец успел всё уже пронюхать.
«Ещё та лиса! — со злостью подумал Корфель. — Суровый Волквин по сравнению с ним был просто ягнёнок».
— Я не понимаю, о чём вы говорите...
Эти слова вырвались сами собой. Следовало бы признаться, коли великому магистру всё известно, но барон с детства сохранил привычку упорствовать до конца.
— Странно, я полагал, что вы умнее, барон Корфель, — усмехнулся Фельфен. — Вы свободны.
Заносчивости и высокомерия в любимце Зальца хватало. Однако обострять отношения в первый же день он не стал, а снова вызвал советника через неделю. По угрюмому молчанию магистра барон понял, что разговор пойдёт о Всеславе. Он так и не смог с ней расстаться. Поначалу оставил её до приезда Фельфена в Ригу, а когда тот прибыл, Корфель так прикипел к её ласкам, что готов был выйти из Ордена, чтобы только быть рядом с русской красавицей.
Однако разговор пошёл совсем о другом.
— Я хочу съездить в Новгород к молодому князю Александру, переговорить с ним о мире. Я слышал, вы знаете русский язык?
Корфель кивнул.
— Тогда выедем завтра же утром. Ступайте, собирайтесь.
Барон, поклонившись, двинулся к дверям, но магистр его остановил.
— Что вы намерены делать с этой русской девочкой?
Вопрос застал барона врасплох.
— Я всё понимаю, мы не дети, хотя наш Орден монашеский, а мы всего лишь божьи воины и устав требует от нас смирения плоти. Прошлый магистр многое себе позволял, Герман Зальц знал обо всём, и только его доброта спасала Волквина, — жёстко проговорил Фельфен. — Я хочу восстановить прежний порядок, а потому вы должны удалить распутницу из своих покоев.
— Можно это сделать по возвращении из Новгорода, ваша светлость?
— Она что, так уж хороша? — усмехнулся магистр.
Корфель кивнул.
— Пусть будет так. Но, возвратясь, вы удалите её в тот же день.
Едва он вернулся, Всеслава сразу же по его лицу поняла: что-то случилось.
— Они хотят меня выгнать, да? — с тревогой спросила она, и крупные жемчужные слёзы сверкнули в её глазах. — Они хотят разлучить нас?
У барона сдавило сердце, и он сжал её в объятиях.
— Этого не будет, — страстно прошептал Корфель.
Александр был занят приготовлениями к свадьбе. Не только просьба родителей подвигла его к этому поступку, он понимал, что появление княгини и детей усилит и его уважение среди новгородцев. Он перестанет быть мальчишкой, юношей, а станет полноправным мужем. Невесту звали Александра. Александр и Александра. Это даже звучало красиво. Однако никто из родных её не видел. Отец разговаривал в Полоцке, главном городе княжества, с его правителем Брячиславом, но княжну не дождался, она парилась в бане, потом причёсывалась, а Ярослав спешил. А может быть, и видел, но не хотел об этом говорить. Кто-то ему сказывал, что княжна красавица. Кто-то сказывал... Александр гнал от себя сомнения, считая, что нынешнее супружество — не для райских наслаждений, а его смысл во времена Батыева нашествия — в спасении и укреплении Руси. Да и других невест, как и княжеств, ныне не осталось. Посему можно было бы послать Ратмира и всё разведать, да что толку? Ну скажет он: мне она не нравится. И что дальше? Назад уже ничего не повернёшь. Поздно.