Да брось ты, внутренне прикрикнул я на себя, перестань давать волю своему воображению! Пуганая ворона и куста боится - вот и тебе всюду чудится Богомол... Если нас с Игорем наняла Богомол, то, значит, вся эта история как-то связана с убийством Дурманова. Но... но это вряд ли может быть.
Тем временем американец нашел данные, нужные ему, и вглядывался в них.
- Shit! - пробормотал он. - Holy shit! What's that fuckin' son-o'bitch meant?
("Говно! Святое говно!" - интересно, почему американцы в свои ругательствах так любят называть говно "святым"? - "Что этот гребаный санобич имел в виду?")
Он пристально вглядывался в экран, будто стараясь точно, до последнего значка, запомнить то, что было сейчас перед его глазами. Потом, пробормотав несколько нечленораздельных ругательств, он опять стал возить "мышью" и щелкать клавиатурой, вытягивая из компьютера какие-то новые сведения.
Доил он компьютер основательно, где-то минут сорок. Меня удивило, что он не хочет вывести так нужные ему данные на бумагу, через принтер. К компьютеру был подключен лазерный принтер последнего поколения, работающий практически бесшумно, и спящую мертвецким сном Ларису он бы точно не разбудил, а уж карманов, куда можно спрятать два или три листочка, в разбросанной вокруг одежде мистера Джонсона было предостаточно. Но, видимо, мистер Николас Джонсон был из тех людей, которые предпочитают не иметь при себе ничего, на чем хотя бы с ничтожной долей вероятности можно быть пойманным за руку.
А еще, похоже, он очень полагался на свою память. Не исключено, она была у него специально тренирована.
Так кто же он такой, черт возьми?
Тем временем мистер Джонсон взялся заметать следы. Он выключил компьютер, наполнил чашку очередной порцией шампанского, порылся в кармане своего брошенного в угол пиджака, извлек оттуда скляночку, из которой капнул в шампанское несколько капель, убрал скляночку назад и подошел к столу, на котором покоилась Лариса. С некоторой озабоченностью он поглядел на свой член, обмякший за время умственных трудов, и улыбнулся, увидев, что тот опять начинает напрягаться, приоткрыл рот Ларисе, влил в неё шампанского, потом улегся на неё и как ни в чем не бывало опять в неё вошел...
Когда Лариса открыла глаза, он уже трудился вовсю...
- О... - слабо простонала она. - Что это было?
- Это... - прохрипел он в изнеможении страсти... - Это было... и есть...
Видно, он вкатил ей какое-то сильнодействующее средство, потому что Лариса быстро полностью очнулась, вошла во вкус и принялась усердно помогать ему. Ее бедра бились под ним, виляли из стороны в сторону, она изгибалась дугой, приподнимая на животе его мощное тело, а он и стонал, и покряхтывал, и тискал её грудь...
Потом они одновременно закричали. Надо полагать, не так сильно, чтобы разбудить кого-то за стенами в доме, но наушник в моем ухе завибрировал.
Они растянулись на столе рядом друг с другом, тяжело дыша.
- Ты знаешь... - несколько растеряно проговорила Лариса. - Мне показалось, что я на какой-то миг потеряла сознание...
- Я, кажется, тоже побывал в отключке... - пробормотал мистер Джонсон. - Это было... Да... - и дальше он произнес фразу, которую я должен воспроизвести в оригинале. - I blacked out for a while, I mean it. You, peppery chicken, you've sucked me dry, really. Me thinking no problems to work you into creamy comes, and you got my balls blue before I got your ashes hauled! - и, рассмеявшись, он ласково потрепал Ларису по щеке.
("Я полностью вырубился, честное слово. Ах ты, ядреная курочка, ты выжала меня досуха. Я думал, у меня не будет проблем довести тебя до таких оргазмов, чтобы ты сливками изошла, но у меня яйца посинели, прежде чем мне удалось проволочь твой пепел!")
Лариса, как и я, поняла не все, но достаточно, чтобы польщено рассмеяться.
А я сначала напряг память (достаточно тренированную и прежним моим профессиональным изучением языков и нынешним родом моих занятий), чтобы запомнить все от слова до слова, от звука до звука - но потом сообразил, что ведь все равно эта фраза останется в записи, которую ведет подключенный к подслушивающему устройству магнитофончик.
Одно я понял несомненно: американец сделал мне бесценный подарок. Выражение про "проволакивание" (или "взвеивание против ветра") чьего-то пепла являлось крутым американским жаргоном, "непосредственно относящимся к сексуально-телесному низу", как выражались наши профессора. И, как у всякого образного выражения, у этого должен быть свой особый смысл, мало похожий на буквальный. По всему, получалось, что значение у этого выражения - "крепко оттрахать кого-то", "доставить кому-то крупное удовольствие"...
Но ведь Повар это знал!
Он попросил меня перевести странную фразу, и сказал мне, что я перевел её "нормально". То есть, его устраивало, что я не понимаю её истинного смысла. Во-вторых, он велел мне передать Богомолу эту фразу дословно, и не по-русски, а по-английски! Выходит, за истинным, матерным значением этой фразы скрывался какой-то тайный смысл, который был отлично понятен Повару и Богомолу, и не доступен мне! И Повара очень устраивало, что я в этот истинный смысл не врубаюсь...
Но когда не знаешь истинный смысл послания, которое тебе велено передать, то очень легко влипнуть хуже некуда. Угодить в любую ловушку...
Я уже говорил, по-моему, что боялся Повара до одури, боялся как никого в мире, несмотря на все его ласковое и "отеческое" обращение. Я-то понимал, насколько могуществен этот человек - и насколько он может быть безжалостен.
И сейчас я всей кожей, всеми порами чувствовал, что, благодаря американцу, избежал какой-то очень серьезной опасности. Теперь я знал, что не должен передавать Богомолу это послание, пока сам не разберусь, хотя бы более-менее, что оно может значить. И откуда, следовательно, можно ожидать удара...
- ...У нас осталась последняя бутылка шампанского, - сказал американец, нежно поглаживая Ларису по животу. - Давай выпьем её - и продолжим где-нибудь в другом месте, после новой загрузки.
- Можно переместиться ко мне домой, - сказала Лариса. - Я сейчас одна.
- Вот и отлично! - американец потянулся за бутылкой и чашкой, продолжая одной рукой ласкать Ларису. Она застонала, чуть прикусив губу, и, слегка раздвинув ноги, направила его пританцовывавшие пальцы к рыжеватому треугольничку волос...
Собственно, мне больше было делать нечего. Я уже отснял две видеокассеты, меняя их на ходу, и один раз пришлось поменять аудиокассету в магнитофончике. Материала у меня было достаточно - хотя вопрос, что делать с этим материалом и можно ли его отдавать нашей заказчице, становился все насущней.
Дождавшись, когда пройдет через двор и скроется в своем подъезде какая-то поздняя супружеская пара, я спустился вниз, сел в машину и выехал со двора. Выехав на Ленинский, я подал машину задом метров на двадцать назад и, предварительно убедившись, что здесь нет запрета на стоянку, остановился, держа выход со двора в поле зрения. Мистер Джонсон и Лариса никуда от меня не денутся, хотя я сомневался, стоит ли продолжать наблюдение. Все требуемые материалы и улики были мной собраны.
Положив руки на руль, я задумался.
Теперь, когда я знал, что выражение про пепел относится к числу крепких американских матюгов, странная фраза про "Лезущего на стену Богомола" получала у меня два толкования.
Первое. "Лезть на стену" подразумевает "преодолевать трудности". Тогда получалось так: "Богомол преодолевает все трудности, а в итоге её отдерут". То есть проще: "Богомол сама лезет на неприятности".
Второй. Ведь и у нас есть выражение "на стенку лезть", в смысле "беситься от очень сильного желания", "безумно сильно чего-то хотеть". Интересно, американцы употребляют выражение "лезть на стенку" в таком же смысле? Если да, то перевод получается такой: "Богомол буквально на стенку лезет, чтобы испытать оргазм". "Чтобы наверняка достичь желаемого", если переводить в более широком смысле.
Суть перевода в первом значении такова: "Богомол в опасности".
Суть перевода во втором значении такова: "Богомол на правильном пути".