Показал бутылку Пантелеичу.
– Пивом полирнешь?
– Можно, конечно, – согласился Пантелеич.
– Я тоже так думаю: пиво без водки и водка без пива – это выброшенные на ветер деньги. А с пивком – то, что надо. По шарам бьет, и все симптомы снимает, – электрик рассуждал о похмелье с видом специалиста. Даже глаза у него больше не слезились, а смотрели на мир весело и задорно.
Для него день начинался как нельзя лучше. В первом же доме, который посетил, налили.
«Значит, покатит. Значит, так будет продолжаться до самого вечера. Он будет переходить из дома в дом, везде его приветят как дорогого гостя. А он всем будет говорить одно и то же: что за энергию надо платить в срок, чтобы не подключали никаких запрещенных приборов и, вообще, чтобы с электричеством обращались почтительно, с уважением. А иначе может случиться беда, как в соседней деревне: сгорел дом до самого фундамента, и все постройки сгорели. А все почему? Да потому, что с электричеством обращаться не умели, сунули в кастрюлю кипятильник, а вытащить хозяйка забыла, пошла в парник и там возилась. Заметила пожар, когда дом уже пылал. Вот такие бывают дела!»
Электрик с Пантелеичем выпили пиво. Сергей налил им еще граммов по сто пятьдесят. Мужчины выпили, с благодарностью посмотрев на Сергея. А затем электрик осведомился, который час, и быстро засобирался. Он уже понимал, в этом доме больше не нальют, свою норму он благополучно выбрал. Электрик даже не шатался, выглядел достаточно бодро.
Пантелеич проводил его до ворот, простился, пожав руку. А когда вернулся, Сергей смотрел на старика, улыбаясь.
– Ну как, Пантелеич, доволен жизнью?
– А то! – сказал старик. – Вот так, с утра, я даже не рассчитывал.
– Я тоже, – признался Сергей.
– А ты-то чего? Ты же не пил.
– Вот оно и хорошо. Где все наши инструменты?
– Какие инструменты?
– Плоскогубцы, отвертки, ключи, проволока… Ведь я где-то все это видел.
– Я спрятал в кладовке, сложил в ящик все, что с электричеством связано. Пойдем покажу.
Минут через пятнадцать Дорогин уже складывал все барахло в старую сумку, ручку которой пришлось связать синей изоляционной лентой.
– Куда ты собрался?
– Хочу электриком поработать, – признался Сергей. Старик изумленно пожал плечами, дескать, не сошел ли с ума Дорогин. Но тут же хмыкнул: если Дорогин что-то делает, значит, так тому и быть.
– Куда далеко собрался?
– Есть одно место, очень хочу туда попасть. Велосипед свой одолжишь?
– Конечно, бери, какие дела! Тебе, Сергей, что хочешь!
– Сам-то ты без него до дому дойдешь?
– А то! – сказал старик. – Я здесь каждый куст знаю. Пойду потихоньку. Мне, кстати, сегодня не к спеху, еще и кума навещу. Он что-то приболел, на давление жалуется.
– Давай, Пантелеич, навести.
Сергей переоделся. Грязная одежда сделала его совсем другим. А когда перепачкал лицо, то совсем стал похож на сотрудника специфической службы – то ли на сантехника, то ли на электрика. В принципе, эти профессии в чем-то близки и схожи.
В сумке позвякивал металл, из кармана куртки торчала отвертка-индикатор, на плече Сергей держал сверток проволоки в ярко-синей оплетке.
Взглянув в зеркало, Сергей обратился к старику:
– Как ты считаешь, Пантелеич, похож я на электрика?
Пантелеич думал минуту. Затем пробурчал:
– Был бы похож, Сергей, если бы полбутылки водки за ворот заложил. Тогда бы был вылитый электрик, а так – нет.
– Вот этого, Пантелеич, я делать не буду, как-никак за рулем.
– Если на велосипеде, оно-то и ничего. По ветерку проедешься, только запах останется, а хмель весь выдует.
– Нет, я передумал, поеду на машине.
– А Тамаре что сказать?
– Ничего не говори.
– Куда ты хоть едешь? – старик спрашивал, понимая, что Дорогин ему не ответит.
Так оно и случилось. Сергей, словно не услышав вопрос, приподнял сумку, дернул ее за ручку. Она ответила звяканьем металла.
– Ну вот, кажись, все. – Адрес Вырезубовых Сергей знал. – Закрой за мной ворота.
Сергей сел в машину, выехал из гаража. Затем вернулся в дом, нашел тетрадку, помял ее в руках и затолкал в карман куртки, чтобы один угол торчал. Затем вытряхнул гвозди из большой банки, вытащил сверток. Развернул. В ткани был завернут пистолет, тот самый, который он забрал у охранников притона, где ночевали бомжи-рабы, работающие на галичан. Проверил обойму, пистолет был исправен, в этом Муму не сомневался.
Пистолет он спрятал за брючный ремень сзади. Пантелеич этого конечно не видел.
Сергей лишь попросил:
– Пантелеич, шурупы и гвозди собери, а то я уже опаздываю.
Куда он спешил, Пантелеичу было невдомек. Он закрыл ворота, пожал плечами.
"Зачем это ему надо?” – подумал старик, отправляясь в гараж и аккуратно складывая инструменты, каждый на свое место.
Глава 18
Братья Вырезубовы поднялись с рассветом. Они работали в оранжерее – Илья срезал цветы, а Григорий аккуратно складывал в большую картонную коробку, цветок к цветку: розовые к розовым, желтые к желтым, пунцовые к пунцовым. Они занимались привычной работой, она у них спорилась.
Мать дважды заглянула в оранжерею. Она была довольна, полюбовалась сыновьями.
«Все они делают споро, аккуратно, так, как надо. Даже придраться не к чему.»
– А басурмана ночью на прогулку выводили, чтобы он воздухом подышал?
– Я выводил, мама, – сказал Григорий, – целый час по двору гуляли.
– Ну и как он? – осведомилась женщина.
– Нормально. Думаю, у нас ему лучше, чем на свободе. Так хорошо его никогда не кормили.
– Надо кормить, – сказала Вырезубова, цокнув языком, как маленькая девочка цокает в предвкушении леденца или шоколадки. – Вы аккуратнее, это все-таки цветы, а не дрова, – помогла сыну получше взять длинную коробку Наталья Евдокимовна.
– Мама, как ваша рука?
– Все хорошо, мазь свое дело сделала. Спала сегодня как убитая, даже не слышала, как Гриша басурмана прогуливал. Давно я так не спала. В больнице ведь не выспишься, там вечно кто-то по коридорам шастает, туда-сюда, туда-сюда, стонут, охают, кричат… Не люблю больницу, никогда не любила! Даже вас я не в больнице рожала, а дома, – сказала Наталья Евдокимовна. – Вы тяжелые были, по пять килограммов каждый. Эти десять килограммов, больше чем полпуда, под сердцем носила!
– Тяжелые, мама, были роды? – спросил Григорий.
– Роды как роды, – ответила Наталья Евдокимовна. – Старуха одна помогла, соседка, ее потом мертвой нашли, замерзла зимой. А старуха была хорошая, Елизаветой звали.
– Как царицу, – сказал Григорий, аккуратно всовывая коробку в фургон.
– Ну хватит, – Наталья Евдокимовна остановила Илью, – и так уж четыре коробки нарезали. А Тарасу скажите, если с деньгами задержки будут, я с ним больше работать не стану. Желающих на наши цветы, думаю, хоть отбавляй. Мы-то их дешевле продаем, чем другие, а цветы хорошие.
– Да-да, дешевле, почти на три рубля каждый цветок дешевле отдаем.
– Вот и я говорю, – с арифметикой у Натальи Евдокимовны было не очень, посчитать сумму в уме она не могла.
Братья аккуратно сложили коробки в фургон, закрыли заднюю дверь.
– Мама, мы поехали. Ты басурмана покорми, он на цепи сидит.
– А вы что думали, если бы он без цепи сидел, я бы его испугалась? Он же совсем щуплый.
– До юбилея Пушкина, – пошутил Григорий, – осталось всего лишь два дня. Через два дня мы его…
– Хорошо, хорошо, хватит об этом! – Наталья Евдокимовна не любила, когда сыновья становились нетерпеливыми и забегали наперед. Она все привыкла решать сама, ни на кого не полагаясь. Она всю жизнь жила своим умом, и жизнь складывалась как нельзя лучше: и дом полная чаша, и цветы росли хорошо, и дети были хорошими, воспитанными, никогда не перечившими матери.
«Вот таких бы детей каждой, тогда и порядок был бы во всем, тогда и жизнь была бы богатой!»