– Слушай меня, Меарист, эти подонки опаснее, чем все убийцы твоего калибра. Мы должны их достать. Это главное. Скажи, где они, и мы отомстим за тебя!
Рот его стал впалым. Он закрывает глаза.
– Отель...
– Отель какой? Говори быстрее, парень, быстрее!
– Цветов... в Сен...
Он замолчит сейчас...
Я тру ему виски мокрой тряпкой.
Тогда он снова открывает глаза и смотрит на меня (прошу вас верить, впрочем, если вы не верите, мне на это наплевать) трогательным взглядом.
– Сен-Жермон...
– Де-Пре...?
– Нет! ан... ан...
– Ан-Ле?
Вздрагивание век – весь ответ.
Он еще произносит:
– Осторожно, хозяин – их приятель! На этот раз он теряет сознание.
– Вызови врача, – говорю я Берю. – мы не можем оставлять человека подыхать так.
– Ты что? Псих, что ли? – непочтительно отзывается Толстый. – Я не успею даже добежать до угла штрассе, как он отправится к высшим людям. Братишка в состоянии комы!
Он прав, мы уже ничего не можем сделать для Меариста. Решительно, банда летучих мышей расположена к яду.
– Сматываемся! – говорит Берю, забирая обе пары наручников.
– Меня смущает, что мы оставляем его одного
Опухоль сморкается в ладонь. Он вытирает пальцы о покрывало и взрывается:
– Надеюсь, ты не будешь рыдать над ним, а? Ты забыл, что он хотел хлопнуть Пино и что наш бедный растяпа в больнице из-за него? Они бы помогли Пинюшу, а? Ну ладно, хватит!
Хотя я – шеф Берю, но уступаю его требованию.
Жиртрест прав: есть дела поважнее, чем возносить молитвы за агонизирующих у изголовья подобной сволочи.
Трудно быть безжалостным, тем не менее надо уметь преодолевать себя. Жить – это значит проходить мимо!
Судьба простит нас! Меариста и меня! Так как мой уголовник отдаст Богу душу такую же черную, как антрацит из Рура.
Перед тем как смотаться, я закрываю его гляделки, потому что, видите ли, всегда имел хорошие манеры. Так уж воспитан, Фелиси подтвердит вам это!
Глава XVII,
Что называется, взять реванш
Берю, который сидит, глубоко задумавшись, рядом со мной, удается отчеканить одну красивую фразу.
– К кому мы едем? – спрашивает он.
Я остановил свой танк перед кокетливым особнячком, соседствующим с сен-жерменским лесом, где, как поется в песне, от обиды повесился юный влюбленный с натянутым носом.
– К одному моему знакомому, – информирую я его.
– И что мы у него будем делать вместо того, чтобы сразу отправиться и собрать букет этих ублюдков в Отеле Цветов, о котором нам наболтал Меарист?
Я поднимаю бровь.
– Видишь ли, Толстый шпик, эти ребята пугливее тигров. А доказательством служит то, что во время нашего десанта к Кайюку в Рамбуйе им удалось смыться. Кроме того, ты ведь слышал, что сказал Меарист: хозяин Отеля Цветов их дружок. Уверяю тебя, что при малейшей опасности в этом борделе опять начнется спасайся-кто-может.
– Другими словами, ты замышляешь что? – спрашивает Толстый, которого наконец охватывает страсть к делу.
– Что надо выбирать окольные пути, которые зачастую сокращают расстояние!
Удовлетворенный этой цитатой, я вылезаю из моей тройки и иду трезвонить в дверь особнячка.
Дверь открывает хорошенькая субретка, крепко сбитая, с пушком на верхней губе. Я спрашиваю ее, дома ли мсье и мадам Всемоетвойе, а она спрашивает меня, кто их спрашивает, что неявно обнаруживает присутствие хозяев. Всемоетвойе мой старинный приятель. Мы вместе учились в лицее, вместе первый раз надрались и вместе, не переключая передачи, въехали под наш первый красный фонарь. Это добрый толстяк, отец которого ковал бабки и который продолжает ковать их по привычке, почти не замечая этого. Во времена наших похождений я занимался тем, что уводил у него из-под носа его подружек, что повергало его в глубокую тоску. Но, так как это лучший из людей, он никогда не сердился на меня за это дольше двадцати четырех часов, то есть времени, необходимого, чтобы найти замену. Странная вещь – которая проливает яркий свет на изгибы души, – как только он совершал очередное завоевание, он из кожи лез, чтобы мне его показать. Это было что-то вроде испытания, которому он подвергал себя. Рисковый парень, этот Всемоетвойе.
Во время моего необычного появления в гостиной, он, обрюзгший, сидит в кресле, покуривая толстенную штуковину, произведенную в Ла Хабане.
– Не может быть! – восклицает он, бросая финансовую газету, котора представляет собой его «Приключения Тинтина». – Я не верю своим глазам!
Он еще больше растолстел. Надо сказать, что я его не видел уже десять лет. Сейчас у него крупное представительство выше колен, солидный багаж под зенками, серебро в шевелюре, хотя он старше меня на каких-то пару лет, и вид прелата чревоугодника, внушающего доверие.
Мы обмениваемся обычными похлопываниями и восклицаниями. Вкратце рассказываем друг другу о последних десяти годах. Говорим, что совсем не изменились. И, наконец, я выкладываю свою историйку.