Уэст глубоко вздохнул.
— Без сомнения, это одно из самых красивых мест на земле.
— Ты поэтому остался в Фэрхейвене? — спросила я. — Потому что здесь красиво?
Он мрачно посмотрел на меня и продолжил идти, пока мы не дошли до перекрестка. Единственным свидетельством существования сверхъестественных врат, помимо мощных потоков энергии, исходящих от них, был скандинавский дизайн Иггдрасиля, Древа жизни.
Для неопытного глаза рисунок выглядел просто как художественная резьба на могучем дубе. Однако для тех, кто в курсе, Иггдрасиль представлял собой нечто большее — дерево, связанное с девятью мирами Вселенной. Однако, похоже, норвежцы сильно недооценили это число.
В нескольких футах от перекрестка двое оборотней пинали друг другу футбольный мяч. Они расчистили достаточно снега, чтобы мяч катился по влажной земле.
— Это частная вечеринка, или можно присоединится? — спросила я.
Мяч пролетел мимо ног коренастого брюнета, когда он остановился, чтобы посмотреть на нас. Я сразу узнал брата Тупицы, Ивана. У них были одинаково выступающие надбровные дуги.
— Прости, Уэст, — сказал пинающий. — Мы просто хотели сбросить немного энергии, не покидая своего поста.
— Без проблем, — сказал Уэст. — Пока вы обращаете внимание на то, что входит в эти ворота и выходит из них, все в порядке.
— В таком случае, — начала я, — вы случайно не видели каких-либо существ, которые проходили через ворота прошлой ночью?
— Дай понятие существу, — сказал пинающий.
Я сдержала нетерпеливый стон.
— Что угодно или кто угодно, — сказал Уэст. — Вы знаете, что мы потеряли волка, и Берт сказал, что мог видеть потерявшуюся собаку в этой местности.
— Какого рода собаку? — спросил Иван.
— Не имеет значения. Вы видели какую-нибудь собаку? — спросил Уэст.
— Любое животное, — добавил я. — Если вы увидели муравья, выползающего с перекрестка, я хочу знать об этом.
Иван просиял.
— Эй, ты та леди из Руин. Тупица говорил, что ты общалась с ним прошлой ночью.
Стоящий рядом Уэст глубоко вздохнул.
— Его действительно зовут Тупица? — спросила я.
— С его шестого дня рождения, — ответил Иван.
— А как было до этого?
— Дайсон, но ему не нравилось, что его ассоциировали с вакуумом. Все говорили ему, что он сосет.
— Поэтому Тупица намного лучше, — пробормотала я.
Иван поднял мяч и зафиксировал его между коленями.
— Для шестилетки.
Пинающий посмотрел на нас.
— Отвечая на ваш вопрос, мы никого не видели той ночью.
— Но нам показалось, что мы слышали звуки выстрелов, — добавил Иван. — Оказалось, что это был Чатни.
— Что в действительности произошло? — спросил пинающий. — Я слышал дюжину теорий, но ни одна не имеет смысла.
— Если бы свидетели видели собаку, разве они не смогли бы отследить ее запах? — спросил Иван. — Мы с Лукасом можем учуять собаку за милю, а здесь в последнее время ни одной не было.
— Эти факты мы и пытаемся собрать воедино, — сказал Уэст. — Есть еще вопросы, или я могу задать свои сейчас?
Стражи склонили головы.
— Я слышал, как выглядел Чатни, когда его нашли, — сказал Иван. — Собака не могла такое сделать.
Я была впечатлена тем, что Уэст сумел не потерять самообладания. Я была готова схватить футбольный мяч и ударить им обоих по голове. И уже начала думать, что они назвали не того брата Тупицей.
— Если только через перекресток не прошел демон, и Берт не принял его за собаку, но я знаю, что если бы какое-нибудь живое существо пересекло эту границу, один из вас сообщил бы об этом, верно? — Уэст скрестил руки на груди и внимательно, как альфа, наблюдал за их реакцией.
— Ни собак, ни других существ, — ответил Лукас.
— Это была тихая ночь, — добавил Иван. — Полагаю, из-за дерьмовой погоды. Не заметил даже постоянных посетителей.
— Постоянных посетителей? — переспросила я.
— Ну, знаешь, белки и олени, — ответил Иван. — На самом деле, единственным живым существом, которое мы видели в ту ночь, был Кейн Салливан.
Мне потребовалась доля секунды, чтобы осознать ответ.
— Простите. Что?
— Демон, который владеет ночным клубом, — объяснил Иван.
— Я знаю, кто такой Кейн Салливан. Хочешь сказать, он вернулся в Фэрхейвен?
— Конечно, — сказал Иван. — Он неторопливо вышел прямо с перекрестка. Сказал нам «добрый вечер», как будто на нем был цилиндр и монокль, и продолжил идти, как будто все это было совершенно нормально.