Стручок с укоризной взглянул на меня. Он единственный в мире находит прелесть в этом сквернослове, в этом цыплаке из джунглей. Парень любил птичку. Покойник, правда, тоже использует Попку-Дурака. Куда бы я ни направлялся, он способен послать вслед за мной горластое пернатое существо.
Я пытался отдать чудовище в любые руки. Желающих не находилось. Я предоставлял ему возможность улететь. Он не возжаждал свободы. Я был готов предпринять самые героические меры – лишь бы избавиться от птицы.
– Стручок, если ты так беспокоишься о попугае, то почему бы тебе не забрать его совсем? Ему так нужен дом, где бы его все ценили.
– Нет, он не возьмет его, – осклабился Морли. – Это твоя птица, Гаррет.
Я приуныл. В этой битве победа осталась не за мной.
Дотс вновь обнажил в оскале все свои остроконечные зубы.
– Мне приходилось слышать, что некоторые попугаи живут добрую сотню лет.
– Некоторым, быть может, это и удается. Но только на воле.
Вообще-то можно отдать мистера Большую Шишку в качестве гуманитарной помощи голодающим крысюкам, подумал я, но вслух произнес:
– Ну я пошел, дружище. Морли захохотал мне вслед.
16
На улице оказалось хоть глаз выколи. Плохо.
Скверно и то, что я не заметил их приближения. У меня не было возможности подготовиться.
Тем не менее я дал бой. Мне удалось серьезно повредить несколько черепов своей тяжелой дубовой дубинкой, которую всегда ношу с собой, отправляясь в город. Я даже забросил одного парня в единственную на всей улице стеклянную витрину. Но смыться я не сумел. Мне так и не представилось возможности использовать те козыри, которые я обычно прячу в рукаве.
Кто-то сбоку опустил мне на голову дом. Думаю, что это был дом. Должен был быть дом, потому что ничем другим такой удар нанести невозможно. Я отпал, продолжая размышлять – кто и почему.
Обычно, схлопотав по крыше, я прихожу в себя очень медленно. На сей раз все было иначе. Минуту назад я пребывал в стране грез и вот уже дергаюсь вниз лицом, завернутый во что-то мокрое, и в нескольких дюймах от моего носа уплывает назад пол. Меня несли четверо парней. Неизвестно откуда на пол падали красные капли, хотя я хорошо помнил, что вина не пил. Голова разламывалась так, как не разламывалась с первого дня творения.
Пара милых женских ножек вышагивала почти рядом с моим лицом, так что при желании я мог укусить любую из них. При иных обстоятельствах я мог бы полнее оценить эти стройные конечности и посвятить часы их изучению. Но каждый, увы, вынужден исходить из существующих реалий и смотреть на мир в должной перспективе.
Дела мои обстояли не блестяще. Положение, в котором я оказался, было не совсем обычным. Я постарался забыть про боль и немного подумать.
Ага! Оказывается, меня завернули в мокрое одеяло. Это открытие не сделало меня счастливее. Мне вовсе не хотелось быть шутом на чьем-то празднике. Я ревел, выл, извивался, дергался и сучил ногами. Но это ни на кого не произвело ни малейшего впечатления. Я исхитрился увидеть, что находится выше этих роскошных ножек. Все до самого верха было не менее роскошным. Я даже мог полюбить ее. Но не сейчас и не здесь, а, возможно, у жаркого камина, на медвежьей шкуре, с бутылкой «Транферского золотого»…
Зато как выглядели носильщики, мне совсем не понравилось. Совсем не та шпана, с которой мы плясали в темноте. Те были стандартной дешевкой, готовой на все ради выпивки. На этих же клоунах напялена грязная, потертая униформа.
Как-то невесело.
Они все вели себя не так, как подобает разумным людям. Не отвечали на вопросы. Не отвечал ни один, за исключением Мисс Ножки. Да и та только издавала какие-то исполненные печалью звуки.
Наконец меня внесли в длинный зал.
Длинный зал? А откуда здесь такая вонь?
Все, кроме меня, остановились. Я же продолжал вопить и дергаться. Дело становилось все серьезнее. Я понял, где нахожусь. Это было безумное отделение в Бледсо – имперской благотворительной больнице.
Империя уже давно перестала существовать, но дела ее продолжали жить, а императорская семья все еще надеялась, что ее призовут назад. Она поддерживала больницу, обслуживающую самых безнадежных бедняков. Психушка – отвратительное место. Они засовывают вас туда навеки. Не имеет значения, что это сделано по ошибке.
– Эй! Отпустите меня! Что, дьявол бы вас побрал, происходит? Разве я похож на безумца?
Последний вопрос был явно не по делу. Я выглядел как классический экземпляр сумасшедшего. Кроме того, они уверены: был бы я здоров, не попал бы к ним в лапы.
Боже, такой грязной шутки со мной еще никто не вытворял.
С громким стуком распахнулась дверь. Дуб и железо девяти дюймов толщиной. Я ясно узрел свою судьбу.
Один из носильщиков что-то проревел. Какие-то люди разбежались в стороны. Парни швырнули меня через дверной проем, естественно, задев моим телом за раму. Приземление было крайне жестким. Мисс Ножки проводила меня жалостливым взглядом. Дверь захлопнулась прежде, чем я сумел убедить ее в том, что произошла ужасная ошибка.
Покатавшись по полу, я освободился от обертки, вскочил на ноги и потратил зря время, барабаня в дверь. Я исчерпал весь свой подходящий к ситуации лексикон, но сделал это без того энтузиазма, который мог бы проявить, если бы голова не болела так сильно. Впрочем, я не надеялся на успех, понимая, что зря трачу время. Но ритуал всегда следует соблюдать.
Услыхав позади себя шум, я обернулся и увидел по меньшей мере с десяток человек, не сводящих с меня глаз. Я посмотрел, что происходит в палате за их спинами. Там топталось еще множество народу, заинтересованного появлением в их обществе нового лица. Некоторые внимательно изучали мою одежду. Пациентам явно не меняли наряд последний десяток лет, а не мылись они, .очевидно, с начала века. Палата и являлась источником вони, которую я почувствовал еще в зале. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – весь приветственный комитет состоит из естественных обитателей данного заведения. Это можно было прочитать по их глазам.
Я еще немного поорал и побарабанил в дверь. Медицинское обслуживание не улучшилось ни на йоту.
Слава Богу, что они не бросили меня к буйным. Возможно, у меня оставались кое-какие шансы на выздоровление.
Какой-то старичок, в котором по виду было не более пятидесяти фунтов весу, приковылял ко мне.
– Как вы поживаете? Меня зовут Айви.
– Пять минут назад, Айви, я поживал просто прекрасно.
– Как вы поживаете? Меня зовут Айви.
– Он больше ничего не говорит, приятель. Верно. Я обучаюсь довольно быстро. Айви даже не смотрел на меня.
– Усек, – ответил я.
Парень футов девяти ростом захохотал и выдавил:
– Ты, приятель, не обращай внимания на Айви. Он псих.
– Как вы поживаете? Меня зовут Айви. Это была только самая верхушка айсберга. Она оказалась не такой страшной. То, что я пока не успел увидеть, наверняка более жутко.
Кто-то, немного поразмышляв, вдруг заорал моему собеседнику:
– Ты что-то разболтался, безмозглый!
– Да? Что ты понимаешь? Это место не для меня. Кто-то подсунул мне наркотики и определил сюда. Я здесь проснулся.
О Боже! Товарищ по несчастью. Я начал проникаться к нему сочувствием и проникался до тех пор, пока какой-то идиот не завизжал:
– Паузиффл! Паузифл-физ!
Мой товарищ по несчастью согнул ноги в коленях, ссутулился и, рыча, начал носиться кругами по палате, очень похожий на гориллу. Его вой мог привести в ужас даже бэнши.
– Как вы поживаете? Меня зовут Айви.