– А не погибни она в бою, то осталась бы жива?
– Откуда мне это знать, да и тебе тоже?
– Они… мы… встретились снова, ты ведь знаешь. Однажды я повстречалась с Клево на корабле. Но мне не разрешили долго с ним пробыть.
– Как ты отреагировала на него?
– Времени было совсем мало. Не знаю.
– Давай спросим…
В условиях, когда действовали тысячи боевых станций, некоторые из видений Пруфракс неизбежно становились явью. Время от времени они встречались. Ведь растиражированных Клево было великое множество, так же как и растиражированных Пруфракс. По нескольку на каждом корабле. Воспроизведенные Пруфракс никогда не, добивались таких же успехов в бою, как их оригинал, и все-таки это был отличный генотип. Она...
– С тех пор она сама никогда не добивалась таких успехов. Ее выхолостили, лишили главного. Они даже не поняли, что в ней главное!
– Они не могли не знать!
– Так что же, они не хотели победить?
– Трудно сказать. Возможно, они руководствовались какими-то более важными соображениями.
– Да, например, желанием умертвить историю.
Арис содрогнулся, чувствуя, как нагревается его тело, и на какое-то время погрузился в состояние, близкое к обмороку, – нечто похожее он испытывал перед отпочкованием. Лишь сигнал коммуникатора вывел Ариса из забытья, заставив вспомнить о служебном долге.
Арис посмотрел на двух искусственных особей и пленного гуманоида и понял; что-то с ними не так. Прежде чем ответить на сигнал, он стал лихорадочно проверять состояние приборов. Оказывается, модифицированная Мама вышла из строя. Все это время они не получали питания и стали тонкими, бледными и холодными.
Даже распухший мутант умирал, обессилев от блужданий по мандату.
И тут он подумал совсем о другом. Все смешалось. Кто он теперь – гуманоид или сенекси? Неужели он пал так низко, что стал понимать их? Арис направился к источнику сигнала, останкам временной инкубационной камеры. Он скользил по коридорам, покрытым коркой обжигающего аммиачного льда. Базовый разум уже вышел из поля-ловушки, но работал со сбоями – видимо, аварийные системы не обеспечили полной консервации.
– Где ты был? – спросил базовый разум.
– Я считал, что до твоего возвращения не понадоблюсь тебе.
– Ты не наблюдал за процессом!
– А разве была необходимость? Мы так продвинулись во времени, что все наши планы заведомо устарели. Туманность исчезла, вопрос решился сам собой.
– Этого мы пока не знаем. К тому же нас преследуют.
Арис повернулся к сенсорной стене – к тому, что от нее осталось, – и увидел, что их и в самом деле преследуют. Ему не стоило так расслабляться.
– Я не виноват, – сказал базовый разум, – что тебе дали такое задание. Так или иначе теперь ты запятнан и не способен выполнять свои функции. Тебя растворят.
Арис колебался. Да, в нем произошли такие изменения, что он перестал слепо следовать приказам базового разума. Базовый разум поврежден. Что он сможет сделать без его, Ариса, помощи, без всего, что он узнал? Конечно, все это звучало не очень-то убедительно…
– Существуют некоторые факты, которые тебе следует знать, очень важные факты…
Арис почувствовал мощную волну ужаса, отвращения и еще чего-то, похожего на гнев гуманоидов. Эту волну необъяснимого страха и чего-то еще излучал базовый разум. И несмотря на все, что Арис узнал, несмотря на все изменения, произошедшие в нем, выстоять против этой волны он не смог.
То ли по своей собственной воле, то ли против воли – это сейчас не имело никакого значения – он почувствовал, что принимает жидкое состояние. Конечности под ним оплыли, и он упал плашмя в замерзшую аммиачную лужу и, несмотря на жжение во всем теле, даже не пытался подняться. Перед самым своим концом Арис успел ощутить, что он в равной степени мог быть отростком-индивидом, базовым разумом или гуманоидом. Едва успев оценить всю глубину этого, он растекся по замерзшему аммиаку.
Базовый разум восстановил, насколько мог, контроль над фрагментом. Но ему, лишенному надежной защиты, осталось лишь дожидаться собственного растворения – преследователи были совсем рядом.
Мама включила сигнал тревоги, и интерфейс с мандатом прервался. Слабые, едва ползающие гуманоиды с ужасом оглядели друг друга и расползлись по разным углам.
Они были в полном смятении: кто из них пленный, а кто – искусственно выведенная приманка? Впрочем, какая теперь разница. Оба они теперь тощие, как скелеты, доходяги, вывалявшиеся в собственных экскрементах. Они одновременно повернулись к раздувшемуся мутанту и стали разглядывать это чудовище с несоразмерно маленькой головкой, покоящейся на огромном туловище, маленькими руками и ногами, едва ли на что-то годными даже в здоровом состоянии. Существо загадочно им улыбалось.
– Мы чувствовали твое присутствие, – произнесла одна из Пруфракс. – Ты был с нами там.
– Это мое место, – ответило существо. – Единственное место, где мне следует находиться.
– А какие у тебя функции? Как тебя зовут?
– Я знаю только, что я… исследователь. Был исследователем… там.
Они пригляделись к нему повнимательнее. Что-то знакомое было в нем, даже сейчас.
– Так ты – Клево?
Что-то зашумело в камере, заглушая слабый голос мутанта. Прямо у них на глазах камеру поделили на дольки, словно апельсин, и с каждой дольки слезла кожура. Освещение погасло, и холод принял их в свои объятия.
Обнаженная самка-гуманоид, окруженная крошечными подобиями себя самой, словно ангел – сонмом ангелочков, – вплыла в камеру. На ее тонком, как у змеи, теле не было почти ничего – лишь серебряные кольца на запястьях и узкий обруч на талии. Сине-зеленое сияние исходило от нее в темноте.
Обе Пруфракс слабо зашевелили губами.
– Кто ты? – хотели они спросить, но вакуум поглотил их вопрос.
Она оглядела их беспристрастно, потом вытянула руки, словно собираясь лететь дальше. На ней не было перчаток, но она явно принадлежала к их виду.
Петом она подняла одну руку выше другой. Прежде она делала то же самое бесчисленное количество раз во время экспериментов по обнаружению скрытых сенекси. Правда, эта особь выглядела старше, чем большинство подопытных существ. Сине-зеленое свечение стало ярче, световые волны достигли искромсанных стен, стали обволакивать замерзших, умирающих особей. А она, совершенная, как ангел, исчезла, оставив после себя слабо мерцающие обломки.
Они разрушили все секции фрагмента, кроме одной. Та оставалась неповрежденной.
А потом они продолжили свою работу, их были миллионы, словно туман, они заполнили собой космос между звездами, зная над собой лишь одного хозяина – всеобъемлющую реальность.
И другой хозяин им и не нужен. И они никогда не дадут сбоя.
Мандат дрейфовал, погруженный в холодный мрак, его память еще продолжала работать, но единственным проявлением жизни были затягивающиеся бороздки, отмечающие тот путь, что проделали оба разума. Бороздки подергивались, извивались, словно живые, в полном соответствии с правилами о квантовых состояниях угасающей энергии.
– Последнее стихотворение Пруфракс, – объявил рефлектирующий мандат.
Вот и последняя бороздка стерлась, словно ее никогда и не было. Вокруг мандата стремительно старела Вселенная.