ольше я всматривался в черты ее лица, тем яснее я видел, что не такая уж она и безэмоциональная. Девушка медленно вздохнула, словно ей самой этот разговор казался тяжелым. - Сегодня ты придешь домой и услышишь от матери новость, которая тебя потрясет, - начала она. - Она уже сейчас сидит и думает о том, как рассказать ее тебе так, чтобы это меньше всего тебя огорчило. Вам обоим будет больно. Я нахмурил брови, не понимая, что она имеет в виду, но от одних этих слов внутри меня все пошатнулось и готовилось разбиться вдребезги. Я уже открыл рот и хотел спросить, что это означает, но она продолжила говорить, и я решил отложить свой вопрос до наиболее подходящего времени. - Но это будет потом, - продолжала она. - Сейчас мне надо сказать тебе что-то другое, не менее важное. Она многозначительно посмотрела на меня, а затем со всей твердостью произнесла: - Поговорим о Мэй. Я в очередной раз за сегодня сглотнул ком в горле и особенно серьезно посмотрел на собеседницу. - Откуда ты знаешь Мэй? - спросил я, прежде чем она начала что-то говорить. Девушка вдруг закрыла рот и посмотрела мне в глаза. Я смутился и вдруг почувствовал, как к моим щекам хлынула кровь. - Я расскажу об этом позже, - пообещала девушка, и я кивнул. - У меня есть кое-что для тебя. То, что Мэй хотела рассказать тебе, но так и не смогла. Я ей пообещала, что поговорю об этом с тобой сама. Она молча посмотрела на меня и, убедившись, что я готов внимательно ее слушать, начала рассказывать: - Вы ведь с Мэй лучшие друзья, и ты не мог не заметить, что в последнее время она вела себя немного странно: избегала разговоров о себе, не была до конца откровенна, меньше времени стала проводить с кем бы то ни было, в частности с тобой. Она хотела, чтобы ты знал, что это было не просто так и не потому, что ты ей больше не интересен как друг. Она очень сожалела, что заставляла тебя волноваться и страдать таким образом, но у нее на то была причина, и она считала, что расскажи она тебе всю правду, ты бы страдал сильнее и дольше. Сейчас тебе эта причина уже известна: Мэй больна. Больна неизлечимой болезнью. В эти две недели она стала чувствовать себя хуже, хоть и продолжала до последнего посещать школу. Она прекрасно понимала, что ухудшение самочувствия ни о чем хорошем не говорит, поэтому впала в депрессию и ощущала себя плохо не только физически, но и морально. Ей было страшно и одиноко. Ей нужен был кто-то, кто может выслушать и успокоить, но она слишком сильно переживала за чувства родителей и друзей, поэтому все больше и больше тонула в унынии. Именно по этой причине я проводила с ней время. Она хотела чьей-то поддержки, и я ее предложила. Девушка замолчала, видимо, закончив свою речь, и смотрела на меня, ожидая какой-то реакции, но все, что я мог сделать - это стоять перед ней с раскрытым ртом и растерянным взглядом. Я понимал, что нужно что-то сказать, и я хотел что-то сказать, но только не мог понять, что именно. В моей голове появилось так много вопросов, но все они перемешивались друг с другом, с прочими мыслями, со всей информацией, полученной за последнюю неделю, так что в результате вместо внятных слов и вопросов у меня образовалась какая-то каша, бессмыслица, непонятная даже мне. Но время шло, девушка по-прежнему выжидающе смотрела мне в лицо, и я выхватил из этой неразберихи первый и, как мне показалось, наиболее важный вопрос. - Почему именно ты? - спросил я, но прозвучало это так невнятно, что я покраснел, зажмурил глаза и, покачав головой, повторил более разборчиво: - Почему она решила искать поддержки у тебя, если не могла попросить ее даже у самых близких? Вы ведь едва знакомы... Или нет? Уголки губ девушки дрогнули, как бы пытаясь изобразить улыбку. Она слегка наклонила голову набок, не отрывая от меня взгляда ни на секунду. - Ты прав, мы не были знакомы до недавнего времени, - ответила девушка. - Но в отличие от тебя, например, я знала о ее болезни, поэтому ей не пришлось разбивать мне сердце этим признанием. И я знала, как ей, на самом деле, одиноко, о чем она не хотела говорить с родителями, боясь, что сделает им своим несчастьем еще больнее. Так что мне, которая понимает ее положение, она могла говорить обо всем, и это облегчало ее состояние. По крайней мере, психологически она чувствовала себя лучше. Я прищурил глаза и посмотрел на девушку с некоторым недоверием. - А откуда ты узнала про ее болезнь, - поинтересовался я, - если вы даже не были знакомы? На ее губах снова заиграла улыбка, но на этот раз она не исчезла сразу, а осталась чуть дольше. Эта улыбка меня настораживала. Ее глаза ничего не выражали, и я не мог понять, смеется ли она надо мной или, может, чему-то умиляется, или ей просто хотелось приободрить меня, разбавив разговор улыбкой. Это выглядело так странно, что я не мог отвести взгляда от ее лица, пообещав себе разгадать значение этой улыбки, но девушка заметила мой продолжительный взгляд, мне стало неловко, и я опустил глаза, в очередной раз залившись краской. - Знаешь, мне до сих пор непонятен тот факт, что мы можем разговаривать друг с другом, - вдруг сказала девушка, проигнорировав мой вопрос. - Я ведь не могу разговаривать с людьми в обычных условиях. Так почему же мы общаемся? Ее слова ввели меня в ступор. Я не совсем понимал, что она имеет в виду, и более того, я не понимал, какой ответ она хочет услышать от меня. Я смотрел на нее и ощущал себя дураком. Нужно было спросить, что значат эти ее слова, но я слишком долго собирался с силами. Прошло минуты две нашего молчания, и я решил, что подходящий момент для вопроса или какого-то ответа уже упущен, поэтому медленно опустил глаза и продолжил молчать. Между тем девушка тихо-тихо вздохнула, грациозно обогнула меня, а затем остановилась и произнесла: - Я знаю все обо всех. В том числе кое-что о тебе. Но ты не знаешь совершенно ничего о том, что представляю из себя я. С этими словами она скрылась за мной, а когда я через несколько секунд обернулся, то увидел лишь пустое место без намека на чье-либо присутствие. Я очень странно чувствовал себя после этого разговора, будто эта девушка впитала в себя все мои силы, и я был готов вот-вот потерять сознание. Все ее слова одновременно звучали в моей голове, создавая такой шум, от которого в висках застучало, а во лбу появилась нестерпимая боль. Понятно было только одно: чтобы переварить всю полученную информацию, надо хорошенько выспаться. Через полчаса я уже стоял на пороге дома и искал в рюкзаке ключи. Наконец отыскав их в боковом кармане, я вставил их в дверной замок, повернул и понял, что дверь уже открыта. Вынув ключ, я схватился за ручку и, сделав небольшой проем, проскользнул внутрь дома. Только я закрыл дверь, сбросил с себя рюкзак и куртку, как услышал звук шагов, медленно обернулся и увидел маму. Она остановилась в паре метров от меня, сжав губы и сложив руки на животе. - Ты сегодня рано, - хрипло произнес я и тут же откашлялся. Мама кивнула, и меня охватил приступ тревоги, выжатый из всех оставшихся сил. Я знал, что мама никогда не возвращается домой рано просто так: обязательно была причина и причем довольно серьезная. Мама очень ответственно относится к своей работе, поэтому я вижу ее только по вечерам, а нередко не вижу вообще, потому что она может задержаться до самой поздней ночи. Единственное время, которое мы можем провести вместе - это месяц отпуска, который бывает раз в году, но даже в эти несколько недель находится пара дней, когда мама погружена в работу. Поэтому каждый раз, когда я вижу маму в рабочее время дома, я настораживаюсь, ожидая плохих новостей, ведь только они и вынуждают ее сорваться с рабочего места. - Что-то случилось? - спросил я, предугадывая положительный ответ и оттого напрягшись. Мама сжала губы еще сильнее, так что они исчезли с ее лица, превратившись в тонкую полоску. Медленными, но большими шагами шагами она стала приближаться ко мне и, остановившись в нескольких сантиметрах, со вздохом положила руку мне на плечо, принявшись поглаживать его. Она постаралась улыбнуться, но улыбка получилась такой натянутой и печальной, что не продержалась на лице дольше секунду. Было видно, что мама чем-то очень встревоженна, что новости действительно плохие, и она очень хотела сделать все, чтобы я перенес их как можно легче. Тем не менее, все во мне забило еще большую тревогу, и я чувствовал, будто вот-вот упаду без сил на пол. - Мне нужно кое-что тебе сказать, - произнесла мама, продолжая нежно поглаживать мое плечо. Едва высказав эти пять слов, она закусила нижнюю губу и стала быстро моргать. Таким образом она старалась сдерживать слезы, и, увидев эти жесты, я почувствовал себя еще хуже. Я смотрел ей в лицо и ждал объявления новости, а она опустила глаза, продолжая с большой скоростью взмахивать ресницами. Наконец она посмотрела на меня своими большими синими глазами, которые уже блестели от слез, и, сглотнув, сказала максимально спокойно: - Звонила миссис Флорес. Мэй долго болела, у нее был рак тяжелой формы, и миссис Флорес... когда она зашла к ней в комнату вчера днем, она... - мама схватилась за лоб, подняла голову, чтобы выступившие слезы закатились обратно, а затем, медленно выдохнув, попыталась продолжить. - Она увидела, что Мэй мертва. Милтон, я... я... мн