а не скрывала и даже любила его, не обращая внимания на тех, кто смеялся над ним. Люди склонны унижать людей за их внешность, и в этом плане Мэй досталось больше всех наших сверстников и сверстниц, но сила, с которой она выносила все эти глупые шутки и оскорбления, которые, казалось, задевали всех, кроме нее, не могла не восхищать. Ее жизнерадостный образ и искренняя любовь к собственной уникальности стали для меня примером и помогли справиться со многими трудностями принятия себя, через которые проходят все подростки. Если бы не Мэй, я бы продолжал гнобить себя за нескладность собственного тела, рассыпанные по всей коже родинки и веснушчатое лицо. Как лучшие друзья, мы привыкли много времени проводить вдвоем и делиться всеми секретами, волнующими нас вещами. Когда Мэй было плохо, она приходила ко мне и рыдала в моих объятиях, и я всегда принимал, неважно, было ли сейчас раннее утро или поздняя ночь, были ли у меня срочные дела или нет. Помощь и моральную поддержку я ставил выше школьных оценок, собственного состояния и каких-либо срочных дел, потому что какими бы срочными они не были, они всегда могут подождать, а подруга, у которой горе и которой больше не к кому пойти, нуждается в поддержке прямо сейчас, в эту самую минуту. Мэй это прекрасно знала и каждый раз рассыпалась в благодарностях и извинениях, на которые я всегда махал рукой или закатывал глаза. Она, однако же, не была равнодушна и к моим проблемам. Наверное, за долгие годы нашей с ней дружбы именно она помогала мне, чем только могла, а не я ей. Мэй умела заставить поверить в свои силы одними объятиями и убить тревогу заботливым взглядом. Невозможно выразить словами благодарность, которую я испытывал в такие моменты и испытываю до сих пор. Мне все казалось, что я не до конца оцениваю ее старания, и, если бы мог, хотел бы каждую минуту говорить о том, как много она значит для меня. Но наши отношения в последнее время заметно изменились. Мэй пытается быть все такой же жизнерадостной и внимательной к людям, но в ее улыбке то и дело угадывается наигранность. Мы стали меньше проводить времени вдвоем и редко видимся за пределами школы. Она притворяется, что с ней все хорошо и уходит от разговоров, ограничиваясь простыми "привет", "как дела" и "пока". Эти перемены в ней не могли меня не волновать. Прежде она всегда делилась своими проблемами со мной, и мы вместе решали, но, видимо, проблему, которая поглотила ее теперь, Мэй захотела сохранить в тайне. Из-за этого в мою голову начали лезть пугающие мысли о том, что она потеряла доверие ко мне, что мы больше никто друг для друга, и так плохо, так больно становилось мне от этих мыслей, что я мог не спать ночами, думая о Мэй, или едва сдерживал слезы каждый раз, когда она безуспешно разыгрывала передо мной прежнюю веселую девчонку Мэй, которую, казалось, ничто не могло сломить. Я ждал серьезной беды от ее поведения. Сегодня я как всегда встретил Мэй в школьном коридоре. Я выходил из кабинета английского и увидел ее, стоящую в полном одиночестве с телефоном в руках. По движениям ее пальцев можно было догадаться, что она листала новостную ленту в социальной сети и время от времени что-то печатала. Подобную картину я наблюдаю вот уже вторую неделю, но сегодня все было иначе. На лице у Мэй сияла улыбка, настоящая, искренняя улыбка, которой я не видел так долго. Увидев ее радостной, я широко улыбнулся и прильнул к холодной стене, выкрашенной в белую краску, наблюдая за ней. Она все водила пальцем по экрану телефона, время от времени тихо посмеивалась над чем-то и продолжала улыбаться, склоняя голову на бок и не поднимая глаз. Первые несколько секунд я просто стоял у стены и смотрел на нее, будто выпав из реальности. Я не видел проходящих мимо людей, не слышал шума, а просто смотрел на свою единственную подругу и чувствовал, как внутри разливается тепло от ее счастливого лица. Прошло еще некоторое время, прежде чем я очнулся и подумал, что было бы неплохо подойти к Мэй, поговорить с ней о чем-нибудь. "Раз уж она в хорошем настроении, то наверняка не станет избегать разговора", - решил я и уже сделал два шага вперед, как вдруг к Мэй подлетела длинная белая девушка, появившаяся из неоткуда, и я остановился. Девушка напрыгнула на нее со спины, обхватив тонкими руками ее шею. Мэй обернулась, и обе девушки звонко рассмеялись, обнимая подруга подругу. Казалось, они знакомы вот уже сотню лет, но я, стоя в недоумении посреди школьного коридора, совсем не узнавал эту внезапно появившуюся девушку. Она была до невозможности странной, и, разглядывая ее, я несколько раз усомнился в ее реальности. Она походила, скорее, на призрака, чем на человека, либо же на человека, которого с головы до ног покрасили белоснежной краской. Девушка была очень худой, до такой степени худой, что можно было легко разглядеть каждую кость ее тела, прикрытую очень тонкой бледной кожей. Я невольно содрогнулся и сжался, подумав о том, что насколько тонкий, почти прозрачный покров тела может очень легко повредиться, и тогда на месте раны наверняка можно было бы разглядеть обнаженную кость. Но девушка не была совершенно белой только в плане кожи. Ее длинные волосы, доходившие до самой середины бедра, практически полностью сливались с цветом кожей, а на свету поблескивали серебром. Они были разделены на две части и покоились на узких, таких хрупких на вид плечах. Одета девушка была в блузку без рукавов, джинсы и кроссовки - все белое, будто других цветов она не признавала. Я смотрел на нее, словно зачарованный, и не мог отвести взгляда. Она сильно выделялась в толпе, но никто не смотрел в ее сторону и не придавал никакого значения ее внешнему виду. Все только проходили мимо, будто они каждый день видят подобных людей и не находят в этом ничего, как минимум, заслуживающего внимания. Я же упорно продолжал смотреть на то, как эта странная девушка разговаривает с Мэй и, наверное, кажется ей очень хорошей, потому что они говорили без умолку, и Мэй выглядела такой счастливой, какой, наверное, не была никогда. Вдруг девушка, засмеявшись, откинула голову назад, повернулась лицом в мою сторону и, убрав с лица любые признаки веселья, медленно выпрямилась. В этот момент меня словно током ударило. Я впервые смог разглядеть ее лицо, и первое, на чем я остановил свой взгляд - ее глаза. Они не были похожи на человеческие глаза, и я ощутил неподдельный страх, глядя в них. Это были две прозрачно-серых бездны, которые будто бы засасывали внутрь каждого, кто случайно в них посмотрит. Они были очень глубокими, но абсолютно безжизненными, не выражали никаких эмоций. Казалось, что это были вовсе не настоящие глаза, их как будто нарисовали поверх реальных, а они взяли и прочно вжились в лицо, которое, однако же, слишком юное и слишком прекрасное для таких пугающих глаз. Девушка, не отводя глаз, что-то спросила у Мэй и кивнула в мою сторону. Она тут же обернулась и, увидев меня, что-то радостно сообщила своей подруге, а затем с широкой улыбкой помахала мне рукой. Я поднял согнутую в локте руку и разжал ладонь в знак приветствия, но быстро сжал ее обратно в кулак. Мэй, казалось, ринулась в мою сторону, что-то весело говоря подруге, но та вдруг схватила ее своими длинными костяными пальцами за руку и остановила. Перекинувшись с ней парой слов, Мэй посмотрела на меня извиняющимся взглядом, а затем последовала за девушкой вдаль коридора, и уже скоро они растворились в толпе. Еще несколько минут я стоял на том же самом месте, пытался понять, что сейчас произошло, и чуть не опоздал на следующий урок. Все это было так странно: ужасно бледная незнакомка, ее дружба или хорошее знакомство с Мэй, ее поведение. Она заняла все мои мысли, потому что, во-первых, она была очень необычна внешне, я никогда не встречал подобных девушек в Лондоне, да и я уверен, что не встретил бы их и в другом месте. Ее нечеловеческая бледность, пустые, безжизненные глаза и длинное тело, которое, казалось, состояло исключительно из костей и кожи, делали ее похожей на героиню какого-нибудь ужастика, образ которой врезается в память, настолько, что ты еще неделю видишь его в страшных снах. Во-вторых, меня настораживало ее знакомство с Мэй. Я решил, что именно из-за этой девушки она сегодня ощущает себя такой счастливой. Конечно, я был рад видеть ее в таком прекрасном настроении, но все же немного ревновал, хоть и не должен этого делать. Я никогда не знал об этой девушке, Мэй так же не упоминала о ней в наших разговорах и, наоборот, заявляла, что у нее нет больше тех, кому она могла бы доверять всю себя, кроме меня одного. Следовательно, они знакомы не так давно и, вероятно, встретились вчера вечером или вовсе сегодня утром, потому что еще двадцать четыре часа назад я видел перед собой грустную Мэй с ужасно фальшивой улыбкой, а сегодня она ходит по школе и на каждом шагу чуть ли не подпрыгивает от счастья. Кроме того, меня очень тревожило то обстоятельство, что она, несмотря на то что хотела, отказалась подойти ко мне и вместо этого ушла со своей новоиспеченной подругой. Я переживал, что эта девушка окончательно разлучит нас, хотя какой-то своей частью я понимал, что если я больше не интересен Мэй, если со мной она больше не может и не хочет проводить свободное время, болтать и делиться секретами, то удерживать ее бесполезно и даже плохо для нас обоих.