– Это не будет расценено так, будто мы наступаем на пальцы Маккласки?
– Оставьте Маккласки мне и комиссару Лэтаму. – Уоткинс повернул голову и с грустью взглянул на сцену. – Говорю вам, через месяц он не сможет опереться на ногу, не то что на пальцы.
3
По дороге к дому подруги Камиллы Грин их кеб остановился на пересечении с Пятой авеню, пропуская вагон конки. Финли Джеймсон повернулся к Ардженти.
– Лоуренс хорошо изучил город, – сказал он. – Скоро мы должны быть на месте.
Джозеф видел Лоуренса Биделла только мельком, когда они садились в кеб, и теперь, в то время как молодой англичанин давал ему через люк в крыше новые инструкции, он успел заметить лишь темные глаза на худощавом лице в тени шляпы «дерби».
Когда Финли закрыл крышку люка, Ардженти поднял вопрос об упоминании в письме Лоуренса:
– У вас нет никаких предположений о том, каким образом этот человек мог узнать о нем?
– Ах, это мерзкое письмо! – воскликнул Джеймсон, театрально взмахнув рукой. – Пока что не имею ни малейшего представления. Существуют официальные документы… и, разумеется, мои фотографии несколько раз появлялись в газетах с тех пор, как я присоединился к этому расследованию. Вне всякого сомнения, со временем все выяснится.
– Если не возражаете против того, чтобы я высказал свое мнение, то вы очень хорошо провели пресс-конференцию. Тем более с учетом того, что только сегодня утром увидели столь личное письмо.
– Нисколько не возражаю. Но письмо я прочитал только после пресс-конференции. Мою корреспонденцию, в том числе и утренние газеты, разбирает Лоуренс. Он сообщил мне о письме, но посоветовал не читать его до встречи с прессой, чтобы я не расстроился. Мне к тому же нужно было подготовить кое-какие записи, и я решил внять его совету.
Ардженти кивнул, скользнув взглядом по цветочницам, стоявшим на углу Вашингтон-сквер. Отчасти ответ Джеймсона объяснял его поведение на конференции.
Джозеф всегда гордился своим умением стильно одеваться, но его черный костюм существенно проигрывал в сравнении с костюмом его нового напарника – светло-серым, «в елочку», – стоившим, судя по всему, не меньше месячной зарплаты детектива. Венчавшая голову англичанина шляпа «дерби» бордового цвета отливала мягким блеском, будто была бархатной, а серебряный набалдашник его эбонитовой трости имел форму головы Анубиса. Это было, несомненно, грозное оружие против уличных грабителей.
Они задержались и на следующем перекрестке, пропуская две конные повозки и ручную тележку, груженную овощами и фруктами. Впереди показались фигурки торговцев на Гансворт-маркет, которые упаковывали нераспроданные товары.
– Теперь что касается метки «Х» на теле Камиллы Грин. Римская цифра – это ваша версия? – продолжил он расспрашивать английского коллегу.
– Нет, она скорее исходит из Лондона. Я отношусь к ней скептически и допускаю другие версии. В скором времени все станет известно: они ищут на телах последних двух жертв метки «IX» или «VIII».
– А как насчет его упоминания бедлама? Это имеет какой-нибудь смысл?
– Ах да, «Бедлам», – вздохнул Джеймсон. – Так называется печально знаменитый лондонский сумасшедший дом. И здесь он попал в точку. Это место, где я впервые увидел Лоуренса.
– Извините.
– Не стоит извинений. Он далеко не сумасшедший – просто его сознание работает не так, как у вас и у меня.
При закрытом люке в крыше и на фоне уличного шума кучер со своего места не мог их слышать.
– Он помнит гораздо больше фактов, чем я, и служит мне ходячим справочником. Не знаю, что я делал бы без него, – добавил Финли.
Они свернули на Вустер-стрит и некоторое время ехали молча. В обратном направлении мимо них проехал электрический трамвай, битком набитый пассажирами. Эти транспортные средства были в городе еще в новинку, хотя ходили упорные слухи, что в скором времени они вытеснят конку. Лично Ардженти в этом сильно сомневался.
Джеймсон вздохнул и взглянул на своего спутника:
– Судя по фамилии, вы выходец из Италии?
– Да, моя семья перебралась сюда почти тридцать пять лет назад. Мне тогда было семь лет, – отозвался тот.
Когда они свернули на Бродвей, зажглись первые электрические фонари. В это время года дым из печей, где жгли дрова и уголь, смягчал резкий запах конского навоза, распространявшийся в ночном воздухе. Ежедневно с нью-йоркских улиц убирали четыре тонны этого ценного удобрения. На главных магистралях навоз сдвигали на обочины, чтобы люди могли собирать его для своих садов. Но летом он быстро высыхал на солнце и превращался в пыль, которая разъедала глаза, поднимаемая порывами ветра.