Не говоря ни слова, Гропиус с серьезным выражением лица достал из кармана пиджака пару фотографий и протянул их Франческе:
— Это открытие Шлезингера. То самое открытие, которое сделало его богатым человеком и за которым кто-то до сих пор охотится, как черт за грешными душами. И возможно, что смерть Шлезингера, де Луки и, может быть, твоего мужа связаны с этим открытием.
Франческа разглядывала фотографии одну за другой. Она никак не ожидала услышать от Гропиуса такой рассказ, у нее даже не нашлось слов для ответа. Ну хорошо, урна с костями и выбитая на камне надпись! Но какая связь может быть между этими раскопками и смертью ее мужа?
Гропиус заметил растерянность Франчески и продолжил:
— Это не просто находка, это останки Иисуса из Назарета!
— Ах, вот оно что! — Франческа смущенно засмеялась, сначала робко, потом все сильнее. Вскоре она уже хохотала во весь голос, держась за живот, как шаловливый ребенок.
Грегор, который понял, что его не воспринимают всерьез, схватил Франческу за плечи и встряхнул ее, чтобы привести в чувство.
— Извини, Грегор! — воскликнула она. — Иисус воскрес из мертвых и вознесся на небеса. Или я что-то перепутала? Как мог Шлезингер найти его останки?
— Именно в этом и заключается проблема. Если бы у Шлезингера было доказательство, тогда высокочтимым господам из Ватикана пришлось бы начать распродавать свое столовое серебро и посылать запросы о социальной помощи. Предприятие «Церковь» прогорело бы.
— Боже мой! — медленно, четко проговаривая каждое слово, произнесла Франческа. Она постепенно начинала понимать всю серьезность ситуации, ей стало ясно, почему Грегор был так взволнован.
— Но у Шлезингера должно было быть какое-то доказательство! Иначе бы его не убили, — внезапно воскликнула она.
— Совершенно верно, — согласился Гропиус, — а ведь есть еще те, кого он посвятил в свое открытие, де Лука, Шеба Ядин и Юсуф, палестинец, который продал мне эти фотографии.
— Странно, почему тогда остальные еще живы. Фелиция Шлезингер, например, или ты. Я понимаю, что жестоко так говорить, но…
— Может быть, мы знаем недостаточно. Или знаем что-то такое, что этим людям может еще понадобиться.
— Прежде всего, это касается Шебы Ядин.
— Да, прежде всего она. Готов поверить в то, что образец ткани из института де Луки, за анализ которого Шлезингер готов был выложить сорок тысяч, и есть то самое доказательство, с помощью которого он мог бы подтвердить подлинность находки.
Франческа смотрела в пустоту и размышляла, и Гропиус вспомнил об их первой встрече в Берлине. Тогда ее строгий взгляд и холодная сдержанность восхитили его. Сейчас она выглядела именно так, когда спросила его:
— Грегор, а ты когда-нибудь задумывался над тем, почему Арно Шлезингер останавливался именно в Турине?
— Из-за Лучано де Луки, полагаю.
Франческа покачала головой:
— В Европе достаточно институтов, которые специализируются на такого рода анализах. Это не может служить причиной.
— Я действительно не понимаю, на что ты намекаешь, — прервал ее Гропиус.
— Послушай, что я тебе скажу. В Турине хранится единственный существующий на земле предмет, который — как принято утверждать — находится в непосредственной связи с Иисусом…
— Туринская плащаница! — Гропиус вытер лоб тыльной стороной ладони, — но она же — мистификация!
— Об этом ученые всего мира спорят уже сотни лет. Одни доказывают, что две тысячи лет назад тело мужчины было завернуто в эту простыню, другие утверждают, что это просто хитрая подделка и вообще невозможно доказать ее подлинность. Даже церковь, которая по идее должна быть весьма в этом заинтересована, не настаивает на том, что Иисус был погребен в этом полотнище.
— Ты говоришь как специалист, откуда ты все это знаешь?
Франческа рассмеялась:
— Любой туринский ребенок, еще не научившийся читать и писать, знает о двух вещах — о «фиате» и Туринской плащанице. У нас говорят, что больше и не требуется знать.
Вино было превосходным, но Гропиус задумчиво вертел в руках бокал.
— Я одного не понимаю, — сказал он, наблюдая, как напиток искрится на солнце, — если плащаница не признается церковью, зачем Шлезингер заплатил за анализ этой подделки сорок тысяч? А то, что я успел узнать о Шлезингере, подтверждает, что он был далеко не дурак. Он был одним из лучших в мире библейских археологов. Можно исходить из того, что он лучше других знал о связи плащаницы с Иисусом. Тем более загадочным кажется мне его поведение.