— Можно увозить.
— Один момент! Время смерти? — спросил комиссар.
— От двух до трех часов назад.
— Причина?
— Трудно сказать. Вы получите мой отчет завтра до 17 часов. Во всяком случае в сгиб правого локтя была сделана инъекция. Является ли этот укол причиной смерти, точно я смогу сказать позднее.
Между тем стемнело. Двое мужчин, один невысокий и мускулистый, другой высокий и худой, вошли в комнату держа в руках носилки, и принялись за работу с совершенно безучастными лицами.
Столом, где только что лежало тело женщины, снова занялся эксперт. К делу были приобщены два волоса, который он с помощью пинцета опустил в прозрачный пластиковый пакетик. Убедившись, что больше никаких органических следов нет, он принялся за поиски отпечатков пальцев на столешнице. При этом он увидел нечто странное.
Среди многочисленных отпечатков в графитовой пыли отчетливо был виден знак: три большие буквы, кривые и смазанные, как будто их писали на лабораторном столе вслепую.
— Комиссар, взгляните только! Что бы это значило?
Артоли подошел и прочитал:
— IND. — Он пожал плечами.
Глава 14
Пребывая в полной уверенности, что разгадал ловкий ход Шлезингера и твердо встал на его след, Гропиус провел беспокойную ночь. Около восьми утра его разбудил телефонный звонок. Грегор подумал, что это могла быть только Франческа. Только она знала, где он находится, поэтому, еще заспанный, он схватил телефонную трубку.
— Шебу Ядин убили! — закричала в трубку Франческа. Голос ее был громок и звучал очень взволнованно.
— Что? — Грегор приподнялся и посильнее прижал трубку к уху. — Шебу?
— Убили! Ее труп нашли в здании института профессора де Луки. Мне страшно, когда я думаю о том, что носилась вчера по городу в обличье Шебы Ядин. Алло, ты здесь?
Грегор уставился в пустоту затемненной комнаты. Гардины в номере все еще были задернуты. Как и во всех гостиничных номерах мира, здесь пахло кондиционером, пылесосом и испарениями ванной комнаты. И как во всех гостиничных коридорах мира, в коридоре за дверью царил такой же утренний ажиотаж, какой обычно встречаешь на вокзале: носильщики, служащие, громкие звуки и возгласы, призывавшие поторопиться, бесконечно болтающие горничные. Нет, это был не сон, это была реальность!
— Да, — тихо ответил он, — извини. Мне это нужно переварить. Уже известно, кто за этим стоит?
— За решетку посадили пока только синьору Сельвини. Но она все отрицает. Сегодня она предстанет перед судьей, занимающимся проверкой законности содержания под стражей.
— Ты веришь в то, что это она ее убила? В том смысле, ты ведь успела пообщаться с ней немного.
Франческа глубоко вздохнула:
— Что я могу сказать, Грегор? Синьора Сельвини, конечно, ведьма та еще. А ведьмы злые, но они никого не убивают, по крайней мере не таким профессиональным способом.
— Что значит «не таким профессиональным способом»?
— Газеты пишут, что Шеба умерла от смертельной инъекции хлорфенвинфоса.
— Хлорфенвинфос. О мой Бог! По-видимому, Шеба должна была умереть, так как слишком много знала. Странно, как я до сих пор жив.
— Я думаю, что старая змея Сельвини заодно с этой загадочной организацией. Она знала о ценности образцов, представленных для анализа, и я подозреваю, что нам она подсунула нам подделку. Мне кажется, что те образцы, что ты спрятал в гостиничный сейф, — всего-навсего муляжи.
— Ты действительно так думаешь? — Грегор разочарованно вздохнул. — Кажется, все было напрасно. Мы имеем дело с такой организацией, которая выходит далеко за рамки наших представлений о ней. Ты, я, все мы, кто хоть в малейшей степени затрагивает их интересы, находимся под постоянным контролем с их стороны. А они просто развлекаются, наблюдая, как какой-то наивный профессор, для которого мораль и этика все еще остаются высшими ценностями, предпринимает смешные попытки уличить их. Я постепенно начинаю спрашивать себя: зачем все это? Зачем?
Франческа почувствовала, что Грегору срочно нужно утешение. Поэтому на его речь она ответила вопреки своим убеждениям:
— Ты не можешь сдаться сейчас. Ведь ты уже так близко подошел к решению этого дела, твоего дела. Речь идет о тебе и твоей жизни. Если потребуется, я буду рядом, буду помогать, сколько смогу. Я люблю тебя!
Это неожиданное объяснение в любви пришло к Гропиусу в такой ситуации, в которой его голова меньше всего была способна на реорганизацию чувств и наведение в них порядка. Находясь в состоянии покорности судьбе и слабости, он был совершенно невосприимчив к проявлениям симпатии.