Лагерманн тяжелым взглядом посмотрел на стойку перед собой и, не глядя на журналиста, продолжил:
— А вы знаете, как отвратительно мы выглядим изнутри? Над своим внешним обликом человек работал тысячи лет, он становился все красивее, все желаннее. Вы только вспомните дискобола Мирона или статую Давида Микеланджело! Но под кожей мы все одинаково гадки и несовершенны, как и миллион лет назад. Вы когда-нибудь видели человеческое сердце, такой бесформенный кусок мышц, окруженный желтым жиром? Или печень, заплесневелую губку, или артерии, которые выглядят как гнилые водоросли? И все это каждый день, между завтраком и обедом! — Лагерманн сунул палец в свою рюмку с водкой и плаксиво проскулил: — Говорю вам, Бреддин, все это вы смогли бы вытерпеть, только приняв на грудь достаточную дозу. А, Бреддин?
Лагерманн поднял взгляд и, растерянно озираясь, стал искать своего собеседника. Но Бреддина уже давно и след простыл.
На следующее утро в газете «Бильд» красовался заголовок: «Таинственная смерть в университетской клинике». В статье цитировался профессор Лагерманн со словами: «Этот случай представляет нашу клинику не в лучшем свете! Очень бы хотелось, чтобы виновный скорее понес наказание».
Утром по пути в клинику этот заголовок бросался Гропиусу в глаза на каждом перекрестке. Ему казалось, что люди, переходившие дорогу, заглядывали к нему в машину, а некоторые даже показывали на него пальцем и язвительно ухмылялись. Чтобы избежать этого ощущения, он утыкался лбом в руль и сидел так до тех пор, пока не загорался зеленый свет и нетерпеливые гудки сзади не возвращали его к действительности. Проезжая по набережной Изара, он абсолютно серьезно обдумывал, как бы преодолеть высокий бортик и отправить свой автомобиль в реку; но разве такой поступок не был бы признанием собственной вины?
Преследуемый такого рода мыслями, он выехал на дорогу к клинике, ведомый старой привычкой, как осел, который даже вслепую может найти свое стойло. Позднее он уже не мог вспомнить, как случилось то, что случилось.
Грегор Гропиус вопреки своей обычной привычке вызвал лифт не вверх, а вниз, где находилось отделение патологоанатомии. В конце коридора, ведущего в секционную лабораторию, как привидение, возникла фигура Лагерманна, одетая в длинный белый халат. Гропиус сделал вид, что он приехал на лифте, как раз чтобы потребовать у него объяснений, и более ничего. Но теперь, в коридоре, освещенном резким неоновым светом, где взгляд терялся в затененных углах, оба встали друг напротив друга, как дуэлянты, как смертельные враги, внимательно следящие за тем, кто же первым спустит курок. Когда Гропиус узнал Лагерманна, он ускорил шаг. Главное — не показывать страха. Но и Лагерманн не представлял себе иного. И вот они решительно приближались друг к другу, тяжело ступая, не зная, с каким исходом они выйдут из этой встречи.
Тут Гропиус занес руку и отправил своему сопернику в лицо сжатый кулак. Лагерманн, запутавшись в своем долгополом халате, потерял равновесие, стукнулся головой о стену и рухнул на пол, как куль с мукой.
К счастью для Гропиуса, свидетелей не было и Лагерманн не получил серьезных увечий. Но в тот же день руководство клиники решило временно освободить Гропиуса от занимаемой должности до окончательного выяснения обстоятельств по скандальному делу о трансплантации.
Сообщение в «Бильде» вызвало большую шумиху, и Бреддин, которому нельзя было отказать в профессиональном нюхе на скандалы, подозревал, что в действительности за этим криминальным случаем кроется совсем другая история. Гропиус, которого он по телефону попросил об интервью, отказался с ним разговаривать, поэтому теперь журналист искал новые зацепки.
На деле это оказалось намного сложнее, чем он предполагал вначале. Люди из «Евротранспланта» во всех вопросах, касавшихся донорского органа, были немы, как могила. В свою очередь, мюнхенская клиника после провоцирующего заголовка в газете, в которой работал Бреддин, официально объявила, что по этому делу не дает никаких комментариев. Даже Лагерманн, которому он позвонил в тот же день, отвечал неприветливо и заявил, что в тот вечер действительно немного перепил и сболтнул лишнего — и уж никак не ожидал, что он, Бреддин, процитирует его дословно. Это может ему, Лагерманну, сильно повредить.