С выраженным поклоном он передал ей свою визитку, а Фелиция представила Гропиуса как друга дома, который помогает ей в разрешении дел, которые обрушились на нее в связи с кончиной мужа.
Раутманн повторил свои извинения, которые он уже выражал ей по телефону, по поводу того, что он связался с ней так скоро, почти сразу после ухода из жизни Арно Шлезингера.
— Но дело в том, — заявил он с серьезным лицом, — что тот исследовательский материал, который оставил после себя ваш супруг, чрезвычайно важен для науки, чтобы оставлять его просто так. Кроме того, наш институт готов в случае дарения или добровольного пожертвования оформить все как полагается.
Грегор и Фелиция удивленно посмотрели друг на друга.
— Один момент, — вставил Гропиус, — вы ведь еще даже не знаете, что оставил Арно Шлезингер!
— Ах, ну что вы! — Раутманн поднял руки. — Мы знаем, чем он занимался. И его публикации хотя и появлялись от случая к случаю, всегда были чрезвычайно интересны!
— И чем же занимался Шлезингер в последнее время? — поинтересовался Гропиус.
Раутманн стал более сдержанным. С улыбкой, которую не могли понять ни Фелиция, ни Гропиус, он ответил:
— Ну, Шлезингер посвятил себя истории раннего периода Ближнего Востока, но имя он сделал себе именно как археолог, занимавшийся преимущественно Священным Писанием. Не так ли, госпожа Шлезингер?
Фелиция хладнокровно кивнула. То, что Арно занимался в основном библейской археологией, было для нее новостью, во всяком случае Шлезингер никогда об этом не говорил.
— Вы должны знать, — продолжил Раутманн, обращаясь к Гропиусу, — Палестина и места действия Нового Завета были до конца XIX века совершенно не исследованы с археологической точки зрения. Сегодня ситуация в корне изменилась. Сегодня Израиль и Палестина причислены к странам, наиболее хорошо изученным археологами. И не последний вклад в это дело внес Арно Шлезингер. Во всяком случае он тоже заплатил высокую цену.
— Высокую цену? — Гропиус вопросительно посмотрел на Раутманна: — Это вы о чем? Что значит «заплатил высокую цену»?
Раутманн бросил на Фелицию взгляд, полный мольбы о помощи, как будто ему было трудно ответить на вопрос Гропиуса.
— Ну да, — начал он неуверенно, — дело с этим несчастным случаем. Сначала говорилось, что Шлезингер наехал колесом своего джипа на старую мину, но это госпожа Шлезингер расскажет лучше меня.
— Вовсе нет! — запротестовала Фелиция. — Мой муж никогда не рассказывал, как произошел этот несчастный случай. Он не хотел меня беспокоить. Так это была не авария?
Раутманн нервно поправил галстук и тихо сказал:
— Это был взрыв бомбы. Я знаю это от Пьера Контено, нашего французского коллеги, который руководит раскопками в Беер-Шеба. Он был поблизости, когда это произошло.
— Взрыв бомбы, — повторил Гропиус, — в этом уголке мира бомбы взрываются чуть ли не каждый день. И это вовсе не означает, что взрыв бомбы имел какое-то отношение именно к Шлезингеру!
— Поверьте мне — все так, как я рассказываю. Там, где Шлезингер проводил свои раскопки, еще ни разу ничего не взрывалось, — сказал Раутманн.
Гропиус задумался.
— Но тогда это значит, что бомба была адресована именно Арно Шлезингеру!
— Или должна была уничтожить его работу.
— Или то и другое! — сказал Гропиус. — Все это не имеет смысла! Кто на всем свете может быть серьезно заинтересован в том, чтобы подорвать немецкого археолога на раскопках в Израиле? Если только…
— Я могу задать вам один очень серьезный вопрос? — продолжил Гропиус. — Существует ли в вашей области знания что-то похожее на конкурентную зависть? Вы понимаете, о чем я? Я врач и всегда считал, что не существует такой профессии, в которой бы профессиональная зависть была бы развита больше, чем у врачей.
— Конечно, она существует! Занятие наукой — дело нелегкое, большинство штатных должностей распределено, было бы смешно скрывать это.
— Скажите, в археологических кругах любили Арно Шлезингера?
Раутманн украдкой взглянул на Фелицию, она перехватила его взгляд и сказала:
— Вы можете не стесняться, доктор Раутманн, щадить меня не нужно!
Раутманн сглотнул.
— Если быть честным: Арно Шлезингера в научных кругах и ненавидели, и уважали одновременно. Уважали за его эрудицию и острый ум. Ненавидели, потому что он — извините меня за выражение — всегда имел огромные суммы на то, чтобы получить лицензии на раскопки, которых другие археологи напрасно ждали половину своей жизни.