Во время поездки в Институт судебной медицины по скучным, затянутым туманом улицам никто не проронил ни слова. Муха сел рядом с Гропиусом на заднее сиденье машины, а водитель, находившийся на государственной службе, никуда не спешил. Его медлительность доводила Гропиуса до отчаяния. Он был возбужден, нервозен, хотел, чтобы все поскорее закончилось, но казалось, что машина нарочно ползет от светофора к светофору все медленнее и медленнее.
Поколесив по неизвестным Гропиусу районам города не меньше получаса, «шкода» наконец остановилась перед тяжеловесным, старым зданием, внушавшим страх. Гропиус только в кино видел сцены, когда знакомые покойного приходили опознавать тело в ярко освещенное подвальное помещение. Он невольно почувствовал себя персонажем такого фильма. Патологоанатом, неопрятный мужчина лет пятидесяти с лысой головой, откинул с трупа мятую простыню.
— Да, это Дирк Левезов, — сказал Гропиус, сохраняя внешнее спокойствие.
— Пройдемте! — Муха взял Грегора за локоть и повел из помещения.
Из Института судебной медицины его повезли в управление полиции, в здании которого было не меньше сотни дверей и несколько километров коридоров, где запах напоминал пыль столетий. В пустой комнате на третьем этаже Муха предложил Гропиусу стул, а сам сел за письменный стол, видавший не одну сотню допросов. Свою работу он выполнял неохотно — отодвинул в сторону пару папок и молча углубился в чтение какого-то документа. Его черты выражали такое отвращение, как будто бы хотели заявить всему миру, что он не хочет иметь со всем этим ничего общего. Наконец он поднял голову и сказал:
— Глупейшее это дело, понимаете?
Гропиус кивнул и решился задать вопрос:
— Есть ли какие-то версии, как это случилось? Я имею в виду, Левезов утонул? У него найден алкоголь в крови?
Муха поднялся, снял куртку и повесил ее на спинку стула. Потом сел снова и протянул Гропиусу заключение о вскрытии трупа.
— Смерть наступила в результате одного точного удара в затылок, предположительно нанесенного каким-то специальным оружием, которое рассекло спинной мозг. Не вытекло ни капли крови, вообще ничего. Потом его выбросили в Молдау. Ничего неизвестно о месте преступления. Никаких зацепок. Чистая, профессиональная работа.
От рассуждений комиссара Гропиуса пробрал озноб. К тому же он почувствовал себя некоторым образом виноватым в смерти Левезова. В конце концов, это ведь он отправил его в Прагу. Почему его не спрашивают о задании, которое было поручено Левезову? Гропиуса бы даже не удивило, если бы Муха начал вменять ему в вину это преступление. Но ничего такого не происходило.
Вместо этого Муха задал вопрос:
— А вы, собственно, чем занимаетесь, господин Гропиус?
— Я врач мюнхенской клиники, — ответил он.
Муха посмотрел в окно, как будто допрашиваемый не сказал ему ничего нового. Скорее из вежливости он сказал:
— Так-так, значит, вы врач? А когда вы приехали в Прагу, профессор?
— Вчера днем. Вот мой билет! — Гропиус вынул билет из внутреннего кармана пиджака и протянул его Мухе.
— И как долго вы еще намерены здесь пробыть?
— Я забронировал обратный рейс на завтра. Но если того требуют обстоятельства, я, конечно, готов остаться дольше.
Муха понимающе кивнул и замолчал. Через какое-то время он продолжил:
— Я думаю, что в этом нет никакой необходимости, профессор. Наоборот, постарайтесь вернуться домой. Я благодарю вас.
— Значит ли это…
— Вы можете идти, профессор Гропиус!
Гропиус был потрясен. Он уже рассчитывал на худшее, а теперь такое! Он торопливо встал, взял свою сумку, коротко попрощался и быстро покинул полицейское управление.
По дороге в отель «Коринтия Тауэрс» Гропиуса одолевали самые разные мысли. Всего двадцать четыре часа он находится в Праге, и снова кажется, что все здесь в заговоре против него. «Это просто смешно, — пытался он уговорить себя, — у тебя всего лишь расшатались нервы. Может быть, смерть Левезова — это просто страшная случайность». Но уже в следующий момент сомнения возвращались. Почему, спрашивал он себя, Муха ничего не спросил о том задании, которое Гропиус поручил Левезову? Почему он держался так подчеркнуто недовольно, когда речь шла о выяснении обстоятельств смерти? Почему он чуть ли не с одобрением отзывался о способе убийства?