Выбрать главу

Андрей Станиславович Добров

Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

© Добров А., текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2015

Моей маме Галине Михайловне Добровой с благодарностью.

Вступление

Все описанные события являются плодом фантазии автора и никакого отношения к реальным историческим личностям не имеют.

Я верю, что Вселенная бесконечна и бесконечно разнообразна, а потому в ней может существовать все, что мы способны придумать – от самых розовых сказок до самых страшных кошмаров. И где-то там, в бесконечной дали, безусловно, существует планета, которую местные жители называют Землей. А на той Земле есть Российская империя. И есть древняя столица Москва, жители которой сейчас готовятся встретить Новый год и новый – двадцатый век. До него осталось всего две недели – подготовка к празднику в разгаре. И там, далеко-далеко, сейчас «король репортеров» Владимир Алексеевич Гиляровский подумывает, как бы сбежать из своей квартиры, чтобы его не заставляли наряжать елку и заниматься домашними предпраздничными хлопотами. Наконец, заявив жене, что он собирается сходить на рынок за… за кое-чем необходимым, Гиляровский надевает теплое пальто, свою каракулевую папаху и стремительно выходит за дверь…

1

Цирк Саламонского

Надо было срочно выбираться из этого ада! Положительно, все женщины сходят перед Рождеством с ума. Если бы жители Москвы в эти предрождественские дни внезапно онемели, шума не стало бы меньше – звон и грохот перемываемой посуды, шарканье щеток по паркету, грохот выбиваемых на улице, на снегу, ковров и половиков – и еще тысячи звуков женской армии чистоты и порядка, в котором мужчине – существу естественно неприхотливому, просто нет места. А потому – папаху на голову, пальто на плечи – обмотав горло теплым шарфом, я выскочил на наш Столешников переулок и зашагал в сторону Тверской. А ведь до праздника еще целая неделя! Но по старой традиции, женщины старались вычистить нашу жизнь до блеска, чтобы потом, обернув ее бумагой, укутав покрывалами, спрятав в ящики шкафов и комодов, сохранить эту идиллию вплоть до того момента, когда ты, чиркая спичками, не начнешь зажигать свечи на купленной втридорога на базаре Театральной площади ели.

До улицы эта суета еще не дошла. Через несколько дней и здесь будет уже не протолкнуться от сотен экипажей и тысяч несчастных отцов семейств, нагруженных свертками с подарками и снедью. Но пока все было еще спокойно – сумерки, легкий снег, приглушенный топот копыт по снегу на мостовой, иногда – визг полозьев там, где снег вопреки предписанию городского начальства посмел обнажить островки булыжника, привычный зимний запах угля и дров, сгоравших в печах и каминах, крики извозчиков, и – внезапно – музыка оркестриона из открывшихся дверей кабака. Обычная симфония зимней Москвы.

В книжных лавках уже торговали рождественскими яркими открытками – с непременными волхвами, приносящими дары Младенцу. Младенец был по-русски светловолосым, кудрявым и пухлым. С этими открытками соперничали другие – новогодние, на которых похожий младенец, только в синей шубке и красной русской шапочке, с цифрой 1900 на груди, принимал посох из рук белобородого старика с цифрой 1899. Витрины магазинов украшала нарисованная римская цифра ХХ – по наступающему веку, отчего остряки называли будущее столетие Ха-Ха, считая, что оно принесет много веселья и радости и будет вообще много приятней уходящего века, отмеченного войнами и катастрофами. Этому должны были поспособствовать и удивительные новинки прогресса – телефоны, автомобили и управляемые аэростаты. Почитав журналы, можно было легко представить себе, что человечество вот-вот оставит грешную землю, чтобы жить в воздухе наподобие то ли ангелов, то ли голубей.

Но пока оно все так же обреталось на земле. Земле, каждый день заметаемой снегом последней зимы девятнадцатого века.

Я прошел вверх по Тверской до бульваров, а потом спустился к Цветному. Весной и осенью по его центральной аллее нельзя было пройти, не испачкав галош в грязи, но теперь притоптанный снег, посыпанный песком, делал этот путь вполне проходимым.

Быстро стемнело, снег перестал, на тротуаре зажглись фонари. Я шел спокойно, помахивая тростью с большим круглым набалдашником. Она досталась мне два или три года назад от покойного ныне доктора Воробьева – прямо скажу – не по его воле. Вдруг внимание мое привлек ярко освещенный вход цирка Саламонского. А вернее – человек, стоявший у афиши, наклеенной справа от больших дверей цирка.

Небольшого роста, одетый в шубу, с большой меховой шапкой на голове, этот господин яростно размахивал руками и громко ругался.