Доктор Сигизмунд покрутил головой, облизывая конверт.
— Ничуть, мистер Янтар. Ваше нежелание подвергнуться осмотру вполне понятно.
— Вы хотите сказать, что я сильно болен? — спросил мистер Янтар. Ему явно полегчало, исчезла скованность.
— Я написал о вас доктору Вормвуду, — ответил доктор. — Его адрес, если не ошибаюсь, 19А, Сэнт Мэри Билдингз, Стадерт-стрит, Уэст.
— Уэст 14, — поправил мистер Янтар.
— Уэст 14. Боюсь, у вас не очень хорошо с сердцем, и вы должны быть осторожны. Очень осторожны. Как только придете домой, сразу ложитесь в постель… И потом… не волнуйтесь, мистер Янтар, вы можете прислать чек.
— Чек? — с сомнением переспросил мистер Янтар.
— Ну, тогда одна гинея. Спасибо.
Дверь за мистером Янтаром закрылась, и доктор нажал кнопку звонка. Вошла сестра.
— Сестра, у меня к вам просьба. Проводите, пожалуйста, мистера Янтара домой.
— Хорошо, доктор Сигизмунд. Родственникам сообщить?
— Об этом спросите у него самого, — ответил доктор Сигизмунд Кин. — Впрочем, я забыл — все его родственники на том свете.
ПЕВЦЫ
Перевод М. Загота
Для семьи Марринеров канун Рождества всегда был днем очень напряженным и трудным — для всех ее членов, исключая самого мистера Марринера. В праздники глава семейства обычно отделывался легким испугом, легким в смысле лично им затраченных усилий. Но не в финансовом смысле. Мистер Марринер знал, что его финансовые ресурсы понесут серьезный урон. А позднее, вечером, когда он достанет чековую книжку, чтобы одарить традиционными подарками своих чад и домочадцев, родственников и прислугу, урон окажется еще более ощутимым. Но теперь это ему по карману, более по карману в это Рождество, чем в любое другое за всю историю его постоянно растущего капитала. И не нужно ни о чем думать, не нужно ничего выбирать; достаточно свериться со списком и кое-кого вписать, а кое-кого вычеркнуть. На сей раз будет вычеркнута серьезная статья расхода, хотя ее и нет в списке или на корешке чековой книжки. Пожалуй, высвободившуюся сумму можно добавить детям. Тогда в глазах Джереми и Анны он будет еще щедрее, а если жена отпустит какое-нибудь замечание (чего она, будучи женщиной тактичной, не сделает), он засмеется и назовет это «перераспределением капитала» — «капитальным перераспределением капитала, дорогая моя!».
Но все это после ужина.
Итак, из собравшейся за столом четверки только он не провел день в трудах и заботах. Его жена и Анна трудились не покладая рук, украшая дом и готовясь к вечеринке по случаю Дня подарков. Правда, на поиски самих подарков им тратить время не пришлось, в этом не было нужды. Анна на два года старше Джереми, умение делать подарки унаследовала от матери и приготовила их еще месяц назад; шестым чувством она угадывала, кому и что нужно. А Джереми все оставлял на последнюю минуту. Его метод являл противоположность методу Анны и был куда менее успешным; сначала он думал о подарке, а уж потом — куда его пристроить. Кому подойдет эта маленькая коробочка? А эта коробочка, чуть побольше, она кому? Кто станет счастливым обладателем третьей коробочки? Когда приходило время дарить подарки, мысли Джереми следовали по проторенной дорожке. В этом году он решил всех осчастливить коробочками. Они стоили дорого, походили одна на другую, и в глубине души он их стыдился. Менять что-либо было уже поздно, но когда он думал о трех или четырех друзьях, которые останутся неокоробоченными, его терзали угрызения совести.
Так он молча корил себя, как вдруг услышал за окном пение.
— Э, да там христославы! — прогудел он ломающимся баском.
Все сразу смолкли, заулыбались.
— Хорошо поют, правда?
— В этом году их еще не было, — заметила миссис Марринер.
— Как же, дорогая, были — они явились несколько дней назад, но я их отправил, сказал, что христославы приходят под Рождество, но никак не раньше.
— Сколько их там?
— Кажется, двое, — ответил Джереми.
— Мужчина и женщина?
Джереми встал и отдернул занавеску. К подоконнику, выходившему в сад, пробиваемая лишь светом далекого уличного фонаря, прижималась тьма.
— Плохо видно, — сказал он, отходя от окна. — Но кажется, там мужчина и мальчик.
— Мужчина и мальчик? — переспросил мистер Марринер. — Это не совсем обычно.
— Может, они хористы, папа. А поют замечательно.
В эту минуту в парадную дверь зазвонили. Дом был достаточно старый, и, чтобы сохранить его облик, медную рукоятку звонка менять не стали. Когда кто-то за нее тянул, весь дом заметно вздрагивал, издавая странный пронзительный звук, будто теребили его сердечные струны, звонок же сперва тоненько позвякивал, а потом начинал безостановочно дребезжать. Марринеры к этому давно привыкли и улыбались, когда гости подскакивали на месте; но сегодня подскочили они сами. Они вслушивались: вот сейчас зазвучат шаги по каменным плитам вестибюля. Но никаких звуков не было.