«Как недолговечно человеческое счастье, — записала в тот вечер Лавиния в дневнике. — Вчерашний подъем почти улетучился. Лидо вызвал у меня чувство отвращения: ото всех этих тел цвета хаки, наполовину зарытых в песок или изогнувшихся над столиками для бриджа, меня едва не затошнило. Дала о себе знать пуританская кровь, что течет в моих жилах. Как можно выставлять себя в таком вульгарном свете? После обеда появились и те, кто нанял нашего гондольера, они выделялись в худшую сторону даже в этой толпе, вели себя на диво нескромно. Мама удивилась, когда я подошла к ним переброситься фразой-другой, но коли живешь в одной гостинице, надо соблюдать приличия. Мало ли что тебе может от них понадобиться, как сказала бы Элизабет Темплмен. Когда они узнали, кто мы, у них от изумления раскрылись рты; сами они из Питсбурга, я это сразу поняла по выговору. Они предложили нам покататься в их гондоле, куда-то нас отвезти. Мама хотела отказаться и потом корила меня за то, что я согласилась. Но разве не все мы дети Господни? Мы живем слишком замкнуто, а новых людей познавать куда интереснее, чем новые места, я уж сколько раз это доказывала в моих записках. И все же сама удивилась, когда с моих губ слетели слова любезного согласия. Обычно я сторонюсь незнакомцев и поначалу настроилась против этих людей, тем более с такой фамилией, как Колинопуло, — прямо греческая зубная паста. Америка — страна полукровок и помесей.
Как мерзко все это звучит! Надо начисто отказаться от мысли о своей исключительности, ибо грех этот — какая-то напасть. Я давно хочу навещать бедняков, но едва ли стоит начинать с Венеции… Вот бы подивился Эмилио, приди я к нему в дом с памфлетом о вреде богохульства! Стены церквей так и пестрят объявлениями: люди, умоляем вас, не позорьте величайший язык Данте, Альфьери, Петрарки и так далее. Могу представить, как выглядит его дом; интересно было бы посмотреть, насколько мое представление далеко от истины».
— Как жаль, что ваша мама не смогла поехать, — посетовал мистер Колинопуло, сверх меры галантно помогая Лавинии ступить в их роскошную гондолу. — У нее часто болит голова?
Мисс Джонстон изобразила легкое беспокойство.
— Венеция — не самое подходящее для нее место, — ответила она. — Этот сирокко так утомляет. — Она с тоской взглянула в сторону лагуны, где это климатическое явление заявляло о себе со всей назойливостью и очевидностью. Но сейчас воздух не лихорадило, он был поразительно чист. Мне лгут сами небеса, подумала она, а вслух сказала:
— Нет, нет, мистер Колинопуло, позвольте мне быть эгоисткой и сесть здесь. — Чтобы сразу выиграть еще не вспыхнувший спор, она опустилась на среднюю скамью. — В Венеции очень много зависит от того, где сидишь. Отсюда я могу смотреть и вперед, и по сторонам, и даже назад. — Она тут же подкрепила слова делом и уставилась в точку прямо по курсу их движения; в поле ее зрения попал и Эмилио, который, однако, и бровью не повел, а продолжал сурово смотреть в сторону горизонта.
— Видный парень, правда? — заметила миссис Колинопуло, указывая большим пальцем на Эмилио.
Лавиния вздрогнула.
— Да, пожалуй. Я как-то над этим не задумывалась, — отозвалась она.
— Тогда вы — особый случай, — высказала мнение миссис Колинопуло. — Уверена, он заставил трепетать не одно женское сердечко. Нам здорово повезло, что мы его заполучили. Нас то и дело поздравляют.
— Особой причины для поздравлений не вижу, — отрезала Лавиния, оглядывая «счастливчиков» с плохо скрываемой неприязнью. — А ваше собственное сердечко не трепещет? — осведомилась она через некоторое время.
— Помилуйте, что вы! — воскликнула миссис Колинопуло. — У меня муж. Все подобные дела — для незамужних.
Рабы брачного союза обменялись любящими взглядами и даже, к ужасу Лавинии, поцеловались. Она хотела оставить эту тему, но против воли спросила:
— Какие подобные дела?
— Что «какие подобные дела», дорогая? — игриво переспросила миссис Колинопуло.
— Какие подобные дела… для незамужних? — выдавила из себя Лавиния, внося полную ясность.
Ее новые знакомые лукаво переглянулись, потом разразились долгим и громким смехом.
— Ох, уморили, дорогая моя! — наконец прокудахтала миссис Колинопуло, подрагивая словно желе.
— Ты забываешь, прелесть моя, — укоризненно произнес ее муж, — что мисс Джонстон получила очень хорошее воспитание.
— Ах, бостонки, вы такие инженю! — вздохнула миссис Колинопуло. — Как-нибудь в другой раз спросите, я вам расскажу.
Но волна в душе Лавинии уже отхлынула. Еще чего, подумала она, пусть у меня лучше язык отсохнет — и тут же сменила пластинку, спросила, куда они сейчас плывут.