Покрывая темную голову Драгана поцелуями, Люси сковывала сердце заклинаниями о невозможности каких-либо чувств и горько жалела. Стоило очнуться из забытья. Вспомнить о платьях, белой гостиной и грядущем выступлении, но губы предательски шептали о любви. За маленькое деревянное колечко хотелось опрометчиво отдать все сокровища, полученные от Чарльза Мефиса, но Люси взяла себя в руки.
Пусть хоть кто-то из них останется в мире, где правит чистая любовь, а она пала с этого пьедестала, угодив, как Люцифер, в порочную бездну.
***
Расклеенные афиши дразнили пестротой красок. Базель трепетал в ожидании и наблюдал, как на высокие мачты под дружные возгласы поднимается новый шатер цирка — полосатый снаружи, темный, будто ночное небо, внутри. Гремели молотки. Возводились новые трибуны. Под дружное перестукивание на улице репетировали приглашенные оркестранты.
Истертый борт манежа покрылся новой обивкой, а к цирку привезли щенят, молодого тигра, белых цирковых лошадей и даже медведя, купленного у разорившихся конкурентов. Для Люси доставили выдрессированного липициана с легкой яблочной рябью на крупе, серым носом и белоснежным хвостом. Конюхи вывели его под уздцы, и липициан грациозно отсалютовал копытом своей новой наезднице.
Антонио неистовствовал, приходя от навалившейся радости в истеричное состояние на грани экстаза. В новой «La Stella» все должно было быть идеальным. Новых артистов избирали с неимоверной придирчивостью. Старых — гоняли едва ли не с хлыстом. Номера грядущего выступления оттачивали до совершенства, и труппа работала не покладая рук. «La Stella» сияла прожекторами, блестками и былой славой, разгоравшейся с каждым днем все больше и больше. Шапито кишел от волнительной суеты.
Синьор Антонио строил планы, громогласно объявляя о них каждому встречному. После Базеля труппа двинется на юг, в родную для многих артистов Италию.
— Милан-Флоренция-Рим! — повторял заведенный Д’Аскола. — А после, через Болонью к границам Австро-Венгрии!
Люси репетировала, как сумасшедшая. Днем — манеж, ночью — огромная вилла мистера Мефиса, — замкнутый круг, по которому Люси бежала, словно цирковая лошадь, не желая ни на миг остановиться. Запал Антонио передавался и ей. Директор пророчил великое будущее цирку, ей, и довольная Люси Этьен старалась на трапеции еще больше.
Под купол нового шапито Люси пустили первой. Вновь она взлетела ввысь, будто под звездное небо. Отработала фигуры без задоринки. После проскакала на лошади, и под громкие аплодисменты спрыгнула на руки Лакрицы, понесшего звезду цирка по кругу. Силач вынес ее в центр манежа, и труппа хором принялась повторять: «Viva La Stella*».
Восторженно хлопал в ладоши директор. С подобострастным обожанием рукоплескал Чарльз Мефис. С тихим сожалением аплодировал и Драган Ченчич, следуя за Люси несчастной тенью.
Люси никого не видела и не слышала. Трибуны слились в единую бездну чертей, тянувшую руки к звезде. Она — прима, думала Люси, рассылая воздушные поцелуи, и упивалась приближавшейся славой. Надежды кружили голову и порождали неуемную гордыню. Всепоглощаующую. Ослепляющую. Ненасытную.
Она станет величайшей циркачкой! Артисту нужно признание, и она его добьется. Она — артистка до мозга костей. Она — звезда.
— Viva «La Stella», — одобрительно гудел оживший цирк.
Viva «La Stella»! — шебуршали на ветру расклеенные афиши.
Комментарий к Viva «La Stella»
*Шпрехшталмейстер — ведущий циркового представления
*Крапфен — немецкий пончик, как правило, с абрикосовой начинкой
*Viva La Stella — да здравствует «La Stella»
========== Падение ==========
***
От нового шатра и пахло по-новому — свежестью, едкой краской, а еще древесиной. Насыпанная тырса пушилась и неохотно утрамбовывалась, расползаясь по кругу манежа. Новый шапито был больше, объемней, просторней, и все же Люси Этьен с легкостью заполняла этот простор собой, порхая под торжественные звуки оркестра, как бабочка. Фигура. Взмах. Кружение. Обрыв. Ни одного лишнего движения. Только трапеция. Только высота. Только «La Stella».
— Хороша чертовка. Настоящая звезда цирка, — раздался восторженный шепот синьора Антонио.
Директор цирка сидел на трибунах и наблюдал за последней репетицией. Номер Люси должен был стать во всех смыслах звездой выступления — столько сложных элементов, что у самого Антонио Д’Аскола дух захватывало, и он все чаще задумывался о сходстве отца и дочери. Зажженная сигарета струилась дымом. Дымом струился и сам директор, нервно пыхтя как паровоз.
— Вся жизнь — театр, да? О нет! — Антонио потряс головой с видом прожженного мудреца. — Жизнь — как купол шапито. Если выбить нужную опору, все пойдет прахом. Любой риск в цирке имеет самую высокую цену, мистер Мефис.
Чарльз кивнул из вежливости, хотя мысли его были далеко — под куполом цирка, рядом с Люси, заставлявшей замирать сердце даже у него. Внимательно Чарльз оглядел новехонький шапито и выдохнул:
— Я хочу увезти Люси в Париж. У меня есть нужные связи. Хочу ее показать.
Улыбавшийся директор переменился в лице. Он глубоко затянулся и как-то глупо выдвинул нижнюю челюсть вперед, уподобившись капризному дитя. Слова мистера Мефиса его ошарашили, однако Антонио Д’Аскола повел головой и ухмыльнулся, скрыв конфузливость за привычной болтливостью.
— Нужные связи зачастую оборачиваются ненужными разочарованиями, — сказал он, стряхнув пепел с сигареты. — Потом вернете мне побитую, униженную артистку? Ну уж нет. Неудачи не забываются, мистер Мефис. Артисту нужна слава, признание, похвала. Без этого талант засыхает, будто цветок в засушливую пору. Даже маломальская критика губительна. Тем более Люси… Она слишком наивна для Парижа. Ее место в «La Stella».
Чарльз едва свел брови на переносице. Все эти торжественные метафоры и громкие слова, коими сыпал синьор Антонио, его порядком утомляли — красивая мишура, отвлекающая от сути дела.
— Именно поэтому я буду рядом. Я готов возместить вам все возможные издержки, связанные с уходом Люси из цирка, — вздохнул Чарльз, и директор презрительно фыркнул, напустив на себя самый оскорбленный вид. — Можете назвать любую сумму, хотя… Того, что я дал цирку, вполне достаточно, чтобы свести наши счеты, синьор Антонио.
— Мои артисты не продаются.
— Хм, неужели? — Чарльз не скрыл издевки в голосе. — Вы казались мне куда умнее. Если вы не хотите договориться по-хорошему, то Люси уйдет по своей воле. Я внес свое предложение из вежливости и уважения. Как делец дельцу.
— Не уйдет! — горячо поспорил синьор Антонио. — Мой цирк — это семья. Каждый из труппы дорожит «La Stella». Сколько бы вы не предложили… Люси — умная и честная девушка. Она не оставит свою семью ради каких-то сомнительных перспектив.
— Женщины покидают свои семьи, — заметил Чарльз Мефис.
— Ради законных мужей. Уж не собираетесь ли вы на ней жениться? — ехидно усмехнулся директор.
— В моем деле важна незапятнанная репутация, — сухо ответил ему мистер Мефис. «А брак с циркачкой — ненужное пятно» — угадал синьор Антонио очевидное, но не сказанное. — Я всегда добиваюсь, чего хочу, синьор Антонио.
— Вы — богатый человек, мистер Мефис, и думаете, как богатый человек. Вы считаете, что все в этой жизни можно купить, но это не так, — снова затяжка. Нервная, глубокая и едкая. Директор сплюнул в сторону. — Этот цирк — дом Люси. Здесь ее семья, дорогие ей люди. Она не променяет это на жизнь содержанки.
— Я не предлагаю ей жизнь содержанки. Я предлагаю ей жизнь великой артистки, достойной чего-то большего, чем бродячий цирк… С сомнительными перспективами, — добавил мистер Мефис. — Ей тесно здесь. Говоря вашими словами: плохая почва губительна для цветка точно так же, как засушливая пора.