— И вы решили «вырвать цветок с корнем»? Уж не решились ли вы на ней заработать? — ревностно цыкнул директор, понимая, что у него из-под носа уводят счастливую звезду. Антонио яростно помотал головой, сжал руку в кулак и проворчал: — У вас ничего не выйдет. Мой цирк не такой. Мои артисты…
— Ваш цирк — такой! — едва ли не рявкнул Чарльз Мефис, и с первых рядов трибун на директора и Чарльза оглянулся кто-то из артистов. Оркестр услужливо глушил их разговор. — Ваши артисты — такие. Весь мир такой. Вы это знаете, синьор Антонио. Смею надеяться, что годы не превратили вас в наивного старика, грезящего лишь высокими идеалами. Громкие слова красивы, но зачастую пусты. Вы не верите мне? Посмотрите на вашу «звезду», — Чарльз кивнул на вертевшуюся вокруг своей оси Люси. — Скоро она будет сиять под другим небом. Я вам это обещаю.
— Вы слишком верите в могущество денег и в свое влияние.
— Да. И у моей веры есть явное доказательство, синьор Антонио, — мистер Мефис развел руки в стороны, указывая на новый купол, трибуны, горящий красным круг манежа. Все это было построено на его деньги.
— Есть вещи, которые не купить.
— Я часто слышу это от тех, у кого нет денег, синьор Д’Аскола.
— Тогда послушайте еще. — Директор грозно выпрямился. — Заносчивость приводит к разочарованию. Вы не всесильны, мистер Мефис.
— Но я многое могу.
— Купить человека — не многое.
— Купить конкретного человека — все. Подумайте над моим предложением.
Оркестр стих. Сидевшая на трапеции Люси посылала невидимым зрителям воздушные поцелуи, и Чарльз Мефис отвернулся от директора, нахохлившегося сычом. Разговор был окончен, и Антонио Д’Аскола сдулся со своими пафосными разглагольствованиями, как шапито с выбитой опорой.
— Brava, Люси! Несравненна! Бесподобна!
***
Лунный свет, как огромный софит, горел косым кругом на полу. За окном виллы чернел сад. Чернели тени по углам просторной гостиной. Перед глазами представал манеж и грядущее выступление. Успех. Крики. Восторг и… Нервозность, непривычная, волнительная, иссушающая.
Голод пронзал тело и пытал бессонницей. Расползался по нутру раздражительностью, а к нему добавлялся страх, и Люси нервно повторяла про себя все фигуры своего номера. Изгибаясь, она отчаянно старалась раствориться в спокойствии плавных движений. Люси принимала грациозные позы и с удовольствием купалась в лучах полной луны. Молочный шелк ночной рубашки бликовал на складках, повторявших девичьи изгибы. Рыжие пряди ниспадали по плечам. В ушах и на шее дрожали бриллиантовые капли — подарок Чарльза, которым Люси не могла налюбоваться. Дорогой подарок, обошедшийся дорого и ей.
— Ты опять не спишь, Люси, — из темноты появился мистер Мефис.
Ночное спокойствие кануло в небытие. Дав волю раздражительности, Люси опустилась на близстоящую козетку и сердито фыркнула. Чарльз опять налакался виски и стал походить на черта: похотливого, болтливого, грубого из-за несдержанности. Нагой он прятался в тени, но возбуждение витало в воздухе, и Люси отчаянно старалась не смотреть в его сторону.
— Это все из-за твоей диеты. Ты совсем отощала, — проворчал он, приблизившись.
— Можешь найти себе другую любовницу. Не тощую. Говорят, у местных танцовщиц бедра пышные, будто дрожжевое тесто, — шикнула в ответ Люси, и Чарльз усмехнулся.
Уцепившись за остренький подбородок, он притянул ее к себе. Люси поморщила нос от душного перегара и возбужденной плоти, которую старалась не замечать, но все равно видела. Опустившись рядом, Чарльз покорно расплылся в нечто бесформенное у девичьих ног и крепко обнял. К черту других танцовщиц — поняла Люси и, польщенная безмолвным признанием, одобрительно пригладила свое лохматое пьяное чудовище.
— После выступления мы поедем в Париж, — проговорил Чарльз Мефис, неспешно задирая подол шелковой рубашки Люси. На бедре остался влажный след от поцелуя, и увлеченный Чарльз закинул себе на плечо ее колено. — У меня есть знакомый в Зимнем цирке. Там выступал сам Леотар*. А еще в Венсенне* пройдет конкурс гимнастов. Ты должна быть там, Люси. Ты должна блистать, заявить о себе.
Поцелуи поднялись выше, стали настойчивее и злее. Темная голова Чарльза скрылась между ног, и Люси судорожно ахнула. Париж? Зимний цирк?! Конкурс в Венсенне? Люси зарылась пальцами в каштановых кудрях Чарльза и прикусила губу. До Парижа «La Stella» не добиралась. Слишком большая конкуренция, пояснял Антонио Д’Аскола, выбирая для цирка другие пути-дороги. Сосредоточие мыслей потерялось в крупной волне, прошедшей от низа живота. Выгнувшись, Люси подалась вперед и вдруг задумалась. Цирк не собирался ехать на север или запад. Только на юг. Как же она поедет в Париж? Она должна быть с труппой? Или… Она должна быть с Чарльзом? По телу прошла истома, и мысли окончательно спутались.
— А как же…
— «La Stella»? Антонио? Или этот Драган? — с усмешкой спросил Чарльз, прикусив нежную кожу. Люси вскрикнула.
— Причем здесь он?
Раздраженно вскинувшись, она попыталась оттолкнуться, и ее ловко подмяли под себя. Колени уперлись в пол. Шелковая рубашка задралась до самых лопаток. Сияя бледной кожей, Люси послушно расставила ноги и поддалась ласкающей руке.
— Ты слишком привязана к этому цирку. Разве ты не хочешь чего-то большего?
Хотела. Люси Этьен хотела! После того, как продалась, хотеть иного было попросту бессмысленно, оттого Люси безропотно внимала искушающим речам. А «La Stella»? Драган? Лучше об этом не думать — слишком много неприятных воспоминаний, а они во время близости не нужны, и Люси разом подавила горькие сожаления о прошлой жизни. Чарльз шептал о славе, деньгах, признании. Все это — без «La Stella», и Люси Этьен кусала губы от нерешительности. От резкого толчка она поморщилась. От второго ахнула, но Чарльз не смягчился. Он становился все грубее и грубее, и речь шла не только об этой ночи. Удел Люси был терпеть.
— Ты похожа на русскую балерину, — шептал Чарльз, но Люси его не слышала.
Воображение услужливо рисовало ей манеж Зимнего цирка, никогда не виденный Венсенн и новую публику, восславляющую Люси несравненную.
— Мы и вправду поедем в Париж?
— А потом на Лазурный берег. В Рим. В Нью-Йорк, — тяжело дышал Мефис, соблазняя еще больше.
Черт! Похотливый черт, купивший ее с потрохами и с каждым днем покупавший еще больше. Люси все охотнее поддавалась, изгибаясь в руках Чарльза. Скоро она выйдет на манеж к заполненным трибунам. Крики! Аплодисменты. Успех, вечный и сияющий. Слава, богатство, а потом? Париж? Италия вместе с «La Stella», ведь «La Stella» ее семья? В «La Stella» Драган, Берта, Гумберт и остальные. А что станет с Чарльзом и богатой сытой жизнью?
Париж! Париж, окутанный чарующей иллюзией новых свершений! И плевать, если для этого придется оставить родной цирк. Люси Этьен отдала «La Stella» сполна, и теперь была сама по себе. Что толку хвататься за какие-то былые привязанности? Из пропасти, в которую пала Люси Этьен, они ее не вытянут, а раз так, то стоит падать так глубоко, как сможешь, уверяя себя, что ты поднимаешься вверх.
Люси застонала и безропотно стерпела до боли сжавшие ее руки, растворившись в мыслях и чаяниях. Париж! Париж! Париж! — шептали садовые липы.
***
Шапито гудел, трепетал. Опоздавших встречала Берта, оглядывая пестрые протянутые ей билетики. Трибуны скрипели. Вопросы, удивление, слухи, шепот и вдруг — тишина. Упавшую на шапито тьму пронзили прожекторы. Под рокот барабанов к публике вышел разряженный шпрехшталмейстер Гийом и, сверкая лацканами новехонького фрака, объявил:
— Дамы и господа, liebe Damen und Herren, signore e signori*… Прошу любить и жаловать — «La Stella»!
Оркестр грянул медью, и манеж вспыхнул огнями. Высыпавшие клоуны принялись дурачиться на потеху публике. Маленький Голиаф доставал Буффо, тот старался поймать несуразного карлика, и вертелся кругом, будто огромный надутый шар. Сидевшие в первых рядах детишки радостно смеялись их нелепой погоне.