Она должна была решиться. Иного не дано. Обстоятельства таковы. Цирку нужен был мистер Мефис, а мистеру Мефису нужна была Люси. Самой Люси хотелось выступать. Теперь она знала это наверняка, а хуже того, видела, как на ладони, последствия своего отказа. Что станется с остальными, когда «La Stella» закроют? Куда пойдут артисты? Кто она сама без цирка?! Кроме трюкачества, Люси Этьен ничего больше не умеет, да и не хочет уметь.
Да! Люси Этьен хотела выступать! Хотела, чтобы цирк жил и труппа не голодала. «Куча детишек от нищего Драгана» — слышался голос директора. Нет. Не для нее эта участь. Драган был ей дорог. Она, кажется, даже в него влюбилась, отчего принять решение было еще сложнее, но… Цирк — ее дом. Циркачи — ее семья, и об этой семье нужно было теперь позаботиться. Позаботиться о самой себе, раз уж рядом никого не оказалось. В конце концов, внимание мистера Мефиса даже льстило. Богач, сильный мира сего, снизошел до простенькой циркачки. В тот вечер он говорил, что она восхитительная гимнастка и что волосы у нее — красное золото. Обещал ей всякого, а после…
Задрожав, Люси всхлипнула и до боли закусила губу. Почему?! Почему она? Одна. И где был Драган, когда он был так нужен?! Бросил? И черт с ним, обиженно чертыхнулась про себя Люси Этьен. Справится сама.
Дверца скрипнула, и в вагончик вплыла попросившаяся Берта. Пухлая, добрая, мягкая. Берта откинула вуаль с лица, без которой даже не рисковала появляться в городе, и достала из-за пазухи аккуратный кулечек.
— Я принесла пряников! Специально для тебя, — заботливо прощебетала она. Люси всхлипнула от умиления. — С глазурью. Хочешь, Люси?
— Нет! Нет… Можешь позвать синьора Антонио? Пожалуйста. Это очень важно.
Едва закрылась дверь, Люси судорожно вздохнула. Отупело она посмотрела на оставленные Бертой пряники, коробку конфет… Желудок тоскливо свело от голода, но кусок в горло не лез. Внутри все сворачивалось от безысходности и страха. Безумно хотелось убежать куда подальше, только вот бежать было некуда.
Собравшись с духом, Люси открыла дверцу шкафа и достала свое выходное платье. Простенькое, но другого у нее, к сожалению, не было. Щетка прошлась по рыжим волосам. Пудра ровным слоем легла на лицо. Артистка надевала маску и под маской ловко прятала сомнения, страхи и волнение.
Когда перед тобой натягивают канат, решать только тебе — пройти по нему с гордо поднятой головой или упасть, — говаривал отец. Люси падать не собиралась. Алле!
Ввечеру к цирку подъехал экипаж — мистер Мефис прислал. Перед Люси Этьен разверзлась темнота, и она бесстрашно шагнула вперед, повторяя про себя слова клоунской арии, будто молитву:
Разве ты человек?
Ты — паяц!
Так смейся, Pagliaccio.
Алле!
***
Мрачные стены Лонхофа* давили сыростью и темнотой. От каменного пола веяло холодом. К затхлому запаху отходов никак не удавалось привыкнуть. Под потолком тускло светил покрытый решеткой квадрат — небольшое окошко, в котором виднелось весеннее голубое небо и реденькие облака, свободно плывущие куда-то вдаль.
Забившись в угол, Драган Ченчич смотрел перед собой и ничего перед собой не видел. Почти ничего не чувствовал. Отупел. И внутри, и снаружи. Порой болью отзывались сбитые до крови руки — разодрал о неприступную дверь темницы. Болью отзывалось все нутро — где-то там, в цирке, осталась Люси один на один с Антонио и с этим проклятым Мефисом. Без защиты. Вновь и вновь Драган вспоминал разговор с директором и едва ли не выл, словно посаженный на цепь зверь.
— Что? Присмирел, волчонок?
На Драгана устремилась не одна пара глаз — такие же заключенные, как и он. Один полулежал на койке, другой справлял нужду в углу. Сам Драган сидел на брошенном тюфяке с соломой, местами прохудившемся, местами с какой-то живностью под серой вонючей обивкой. Дыра, вонючая дыра, спасибо за которую стоило сказать синьору директору. Хитрый Антонио о чем-то шепнул капитану, а после Драгана без разбора сунули сюда. Сколько он здесь просидит и выйдет ли вообще когда-нибудь, Драган не знал, а потому вновь и вновь посылал страшные проклятия Антонио Д’Аскола.
— За что хоть? — все пытался вызвать его на разговор тучный бычок — немолодой мужчина.
Дородный. С топорщившимися в разные стороны усами, в простых штанах и заношенной донельзя рубахе. К счастью, франкоговорящий. Какого-нибудь итальянца Драган непременно бы побил. Второй его сокамерник, отошедший от уборного ведра, о чем-то зашикал — то ли чех, то ли поляк. Драган не знал наверняка, но в речи услышал знакомые слова, напомнившие о почти забытом словенском.
— А? Небось, из-за какой-нибудь красотки, — не отставал тучный бычок, приподнявшись на локте. Не дождавшись ответа, он качнул головой. — Значит, из-за красотки. Я здесь по той же причине! Ух, Урсула! А ведь славная была шлюха, — тучный бычок зло плюнул в сторону.
— Люси не шлюха.
— Да? А по имени и не скажешь!
Гневно сверкнули темные глаза, и Драган сжал руку в кулак — вновь заныло в ссадинах, а говоривший продолжил:
— Все женщины — шлюхи, — цыкнул он с видом знатока. — Просто кто-то продается одному мужчине, его все почтенно именуют мужем шлюхи, а кто-то…
— Она не такая! — вспыхнул Драган, и его собеседник искренне посмеялся этой пылкой наивности.
— Запомни мои слова: они именно такие. Ты просто не видишь — влюблен. Вот ты здесь сидишь, а она об этом знает?
Скорее всего нет. А если и совсем не узнает? Драгану стало уж совсем паршиво.
— Любовь проходит со временем, и время уходит. Не терзай себя почем зря. Как выйдешь отсюда — мой тебе совет: найди шлюху, похожую на твою красотку. Ссыпь ей несколько раппенов и отдери, как следует. А к той лучше не возвращайся. Целее будешь!
— Обойдусь без советов, — огрызнулся Драган.
— А зря. Я-то по-своему опыту скажу.
Улегшийся на свою койку поляк снова о чем-то раздражительно шикнул. Кажется, требовал заткнуться, что-то грубое бросил Драгану, но говорившему бычку было все равно на его шикающее недовольство.
— Эх! Волчонок… Знаешь, как я сюда попал? — Тучный бычок откинулся на тканевый комок — подобие подушки. — Я пришел как-то домой. Чуть раньше, чем обычно, и увидел свою Урсулу, пыхтящую под каким-то солдатиком. Стонала она получше заправской шлюхи. Со мной никогда такой не была. Ан нет… Была. Когда я вонзил нож ей в сердце. Шлюха! Все они шлюхи. Без исключений! — зло процедив сквозь зубы, бычок прикрыл глаза. Успокоился. Вытянул ноги. — Рано или поздно ты это поймешь. Тогда вспомнишь о моих словах.
Драган смолчал. Про себя он повторял, как заведенный: Люси не такая. Она слишком чиста душой, и все же… Будто весь мир пытался уверить его в обратном. Мрачные стены Лонхофа подавляли, и в былой уверенности всполохами проносилось сомнение, посаженное проклятым тучным бычком. Драган запрокинул голову, прижался затылком к холодной стене, и нескончаемые проклятия Антонио Д’Аскола обратились молитвой о Люси.
Только бы ничего не случилось. Только бы дождалась его. Только бы… Не случилось чего.
***
Выпорхнувшую из экипажа Люси встретил вежливый дворецкий и проводил в просторную гостиную. Сказал: «мистер Мефис скоро придет», и оставил любоваться золотыми вензелями, разбегавшимися по стенам и потолку. Нервно теребя складку платья, Люси прошлась из угла в угол, но места себе так и не нашла.
За огромными окнами горела розовая полоса — солнце почти село, а вместе с ним в пятки укатилось и сердце. Взгляд привлекла бронзовая статуэтка: мужчина, почти нагой, бородатый, тащил на руках молоденькую девушку, хищно вцепившись в ее пышные бедра. Изогнувшись, она беззвучно молила о помощи, кажется, боролась, но участь ее была предрешена.
Коснувшись бронзового плечика несчастной, Люси вздохнула. Она отчаянно подбадривала себя, но самые различные мысли лезли в голову, гудели, не позволяя успокоиться. Почему? Она же бесстрашно летала над манежем, скакала на лошади, стояла под градом кинжалов Драгана и никогда не боялась, а тут былая храбрость изменила ей. Люси робела. Она же решилась! Приехала сюда. Сама! И все же, что она скажет мистеру Мефису? Как ей себя вести вместе с ним? Она, выросшая под куполом цирка, будто под колпаком, никогда прежде не делала ничего подобного.