Как бы то ни было, вместо того чтобы примириться с женой, я прочитал интервью с телефонной барышней, описавшей, как 27 мая в 23:25 женский голос из ресторана «Ля Тур д’Аржан» попросил соединить с частным номером в Рамбуйе. После соединения барышня намеревалась отключиться соответственно правилам, но успела услышать, как звонившая, задыхаясь, воскликнула: «Марго, Ив-Рене ранен!» Это так заинтриговало телефонистку, что она замерла с трубкой в руке и невольно прослушала всю беседу. По ее словам, обе абонентки были сильно потрясены. Звонившая сообщила Марго, что уже вызвали «Скорую помощь», жертву повезут в Отель-Дьё. Марго ужасалась, ахала, растерянно и потрясенно переспрашивала, под конец сказала, что перезвонит в госпиталь, и отсоединилась. Разговор продолжался три минуты.
Мои дедуктивные занятия прервало появление Елены. Пока я ковырялся в газетах, она успела из домашнего, родного и привычного воробышка перевоплотиться в свою светскую ипостась, которую, если честно, я не любил, а может, даже побаивался. В матросской блузе и короткой плиссированной юбке она была неотличимой от прочих «бабочек» Парижа. Тонкие нити бровей разлетелись до висков, на губах возникло темно-вишневое сердечко. На родном лице это сердечко выглядело святотатственной профанацией, как если бы дешевой помадой размалевали улыбку Джоконды.
– Я еду в «Китеж», там обещали выставить мои модели.
– Ты уверена, что это сейчас важно?
– Может, и нет, но я стараюсь держаться за то, что важно мне.
– За фетровые шляпки? Это важно?
– А что, по-твоему, важно? Забиться в щель и бессмысленно трястись от страха?
– Не знаю. Семья, дом. У нас давно уже готовит и убирает одна Антонина Михайловна. Ты целыми днями порхаешь по Парижу рекламным манекеном.
– Я стараюсь пробиться, начать карьеру, продвинуть свои дизайны…
У меня непроизвольно дернулся уголок рта. Она это заметила, упрямо повторила:
– Да, дизайны! Для меня мои шляпки – мое творчество! И мне необходимо найти заказчиков. Почему ты вдруг противишься этому? В Тегеране я тоже делала головные уборы и продавала их в своей лавке, и ты всегда поддерживал меня и радовался моим успехам.
– В Тегеране лавка была нашей, для нас, после нас, после семьи. Твое сердце было дома. Я возвращался с работы, меня встречал твой веселый голос. Я был счастлив!
– Знаешь, сейчас мне трудновато порхать по дому с веселым голосом. Даже ради твоего счастья.
Может, она надеялась, что я остановлю ее, но я уже подустал от этих споров, в которых все время оказывался обидчиком, поэтому с деланой бодростью ответил:
– Отлично, поезжай.
Входная дверь захлопнулась с гулким грохотом. Ничего отличного не было. Наши отношения неслись на скалы со скоростью плохой вести. Елена изменилась. Успех, мир парижской моды, светская жизнь – вот что стало главным в ее жизни. Все то, что втянуло ее в скандальное убийство.
Я позвонил нашему с Дерюжиным приятелю Борису Ивановскому, бывшему гвардейскому офицеру. В Париже Борис стал знаменитым автогонщиком. К сожалению, Ивановский подтвердил, что даже он не смог бы добраться от набережной Турнель до Рамбуйе за полчаса. Уж если победитель всех автогонок не справился бы, то вряд ли этот рекорд поставила мадемуазель Креспен.
Я допивал в одиночестве второй бокал каберне, когда тишину пустой квартиры разорвал телефонный трезвон:
– Дженаб-а-доктор? Это говорит с вами ваш друг и покорный слуга Хассан Гаффари.
– Ас-саляму алейкум, многоуважаемый огаи-Гаффари. Не случилось ли чего?
– Ваалейкум ассалам, Воронин-ага. Увы, случилось! Коробка с драгоценными лекарствами, которые вы доверили мне, недостойному, выпала у меня из рук, и некоторые бутыли разбились!
– Что ж делать, такое случается, уважаемый огаи-Гаффари. Я принесу новые лекарства.
– Да… – Он слегка замялся. – К сожалению, это случилось при баспорсе Валюбере…
– При инспекторе Валюбере?
– Да-да. Огаи-Валюбер пришел в посольство и очень настойчиво расспрашивал о вас и Елене-ханум. Я, разумеется, превозносил вас и ваши заботы о его императорском величестве. И в своей дурости упомянул, что только сегодня вы попросили припрятать коробку с медикаментами, предназначенными нашему повелителю, да подарит ему Аллах долгие годы! Огаи-Валюбер потребовал взглянуть на них. Увы, тяжелая коробка выскользнула из моих слабых рук, и из нее вывалился пистолет. И этот баспорс Валюбер – чтоб он горел в аду! – сразу спросил, не вы ли принесли это оружие? Я просто не знал, что сказать.