К Алексею Ивановичу пришли Шведов и Вербоноль, обняли товарища.
— Спасибо вам,— сказал он и отвел в сторону повлажневшие глаза.— Нас выхватили из-под автоматов. Пятнадцатого мая расстреляли девятнадцать человек из группы Данилевского и Дерябина. Опоздай Вилли на полсуток — не сидели бы мы вместе.
— Да, их нам спасти не удалось,— со вздохом проговорил командир,— А вчера Москва передавала в сводке информбюро. Я вот успел записать. «В городе Сталино партизаны взорвали мастерские и подожгли склады с авиабомбами, снарядами и порохом. Пожары и взрывы продолжались в течение двух дней». Сводка от 19 мая 1943 года... Это его работа. И наша, товарищи. Сообщение о диверсии — как салют в честь погибших.
— Выходит, разведчик перешел фронт,— отозвался Вербоноль.
Александр Антонович и Андрей Андреевич вышли от Борисова вместе. Постояли немного на углу Первой линии и проспекта Труда.
— Ты знаешь, Андрей, на станции двенадцатого мая схватили Лиду Матвиенко. Она живет неподалеку от складов, где был взрыв. Принимала участие в подготовке диверсии... Отпустили на другой день.
— За что же брали?
— Выдал ее сосед как комсомолку. Все вопросы вертелись вокруг этого: комсомолка она или нет? Я и Цурканова посоветовали ей скрыться. Не хочет. Заявила, что будет продолжать начатое дело. Вот, мой дорогой Бородач, какие у нас люди!.. По-моему, каратели так и не напали на след. Погибшие из группы Дерябина молчали, сам он сбежал. Граф поторопился их убрать, чтобы выслужиться перед начальством и создать полную видимость того, что СД раскрыло диверсантов.
Вербоноль толкнул его в бок. Из штаба ГКД, где хозяйничал Шильников, вышли три полицая. Андрей Андреевич был в унтерской форме, полицаи откозыряли ему и завернули за угол.
— И все-таки непонятно, кто выдал группу? — продолжил Шведов.— Почему у всех троих спрашивали только о Дерябине? Неужели там был провокатор? Если так, то они могут пустить его по следу Борисова.
— Да, не по душе мне вся эта история,— признался Вербоноль.— Хотя наши встречи у Алексея происходят под видом коммерсантов, но их нужно ограничить. Даже у стен есть глаза и уши.
Он замолчал и долго смотрел на красное трехэтажное здание штаба ГКД. Горожане обходили его десятой стороной. В нем под вывеской криминальной службы свили гнездо отщепенцы и бандиты различных мастей, лютой ненавистью ненавидевшие Советскую власть. Сюда сте-кались доносы и шпионские сведения на всех горожан.
— А у меня племянника арестовали,— глухо сказал Вербоноль.
— Бориса? — чуть не выкрикнул Шведов.— Когда? Где? Почему же ты молчишь?
— Обошлось. Побывал со своим дружком у Шильникова. На оружии попались...
Тогда немцы взяли шесть человек, среди них оказались Борис Вербоноль и Виктор Новгородский. Их избили, обвинили в краже оружия и горючего. Посадили в подвал на Первой линии, где размещалась криминальная полиция. Ночью во двор ГКД пришла машина с картофелем. Бориса и Виктора заставили сгружать и носить в погреб. По их пятам следовал русский конвоир. Когда закончили работу, полицай дал им закурить.
— Напоследок, ребята. Завтра не придется. Вас того...— сказал он и провел рукой вокруг шеи.
Конвоир достал кисет и начал отсыпать махорку Вер-бонолю. Новгородский изловчился и сзади ударил полицейского по голове... Из погреба, крадучись, поднялись наверх. Выглянули — по двору из угла в угол ходит солдат. Посередине под забором темнеет мусорный ящик. Часовой направился в левый угол, Борис и Виктор выбежали из подвала, вскочили на ящик и перемахнули через забор.
— Так и спаслись,— закончил рассказ Вербоноль.— А то бы висели вместе с ними.
Они проходили мимо сгоревшего здания кинотеатра «Комсомолец», рядом с которым на перекладине между деревьями покачивались три трупа. На груди висели дощечки с надписью «За кражу оружия». Казнили их вчера, публично. Согнали людей с базара, объявили о повешении по радио.
— Я стоял в толпе. Удалось сфотографировать,— сказал Вербоноль.— А народ еще больше обозлился. Теперь его ничем не запугаешь.
(5)
Богоявленская, уставшая и расстроенная, медленно шла по Стандарту. Она до сих пор не могла найти ребят. Не их ли работа взрыв складов, который потряс город? В таком аду немудрено и погибнуть.
Возле комсомольской аптеки перед ней вырос улыбающийся Ломоносов. Он расставил руки, словно хотел обнять Августу Гавриловну.
— Наконец-то,— сказала она, облегченно вздохнув.— Куда же вы пропали?
— Мишу мы не нашли,— грустно ответил Ломоносов.— Женя здоров.
— А твоя рана?
— Зажила. Мы с Женей не могли уйти, не повидав вас.
— Где же вы обитаете?
— На Втором пруду облюбовали местечко.
— Гриша, в городе есть отряд. Завтра я увижусь с его представителем.
— А нам можно? — живо спросил Ломоносов.— Засиделись мы. Вон кто-то на весь фронт салют устроил.
— А я было подумала о вас. Где же вы были?
— В копне, куда вы нас отвели, у меня подскочила температура. Вспомнили про деда, что за Мушкетово живет. О нем Роман рассказывал. Женя меня на себе оттащил к нему. Колесной мазью вылечил дед. Чудеса.
— Рада за тебя,— ответила Богоявленская. Немного помолчала и, понизив голос, предложила: — Завтра в девять утра приходите на Девятую линию к Братской школе.
Через час она была у Ивановой. Попросила Соню связать ее с Чибисовым. Пока Иванова ходила за Леонидом, Богоявленская побывала на Девятой линии у своей знакомой и попросила ее:
— Понимаешь, предстоит торговая сделка. Можно у тебя? Только мои клиенты хотят без свидетелей.
Утром, отдав ключи Богоявленской, хозяйка ушла из дому. В девять Августа Гавриловна увидела на скамейке Ломоносова и Дмитриева. Они поднялись, но Богоявленская махнула рукой — оставайтесь на месте. В это время из-за угла вышли Чибисов и Шведов; командир был в черном костюме без головного убора. Подойдя к Богоявленской, он слегка склонил голову, приветствуя ее.
В доме они познакомились.
— Чем могу быть полезен? ~ спросил Александр Антонович.
— Дело в том, что я оставлена по заданию,— сказала Августа Гавриловна и тут же спросила: — Вы не возражаете, если я приведу своих людей?
— Кто они?
— Отчаянные хлопцы. Бежали из лагеря. Я сейчас... Она позвала Дмитриева и Ломоносова. Оба были в длинных рубахах навыпуск.
— Садитесь,— предложил Шведов.— Откуда же вы будете? В каких частях служили?
— Царица полей, матушка-пехота,— ответил Дмитриев,— Я командир отделения, а Григорий — оружейный мастер.
— Ясно. Нам такие нужны. Пойдете в отряд?
— Приказ командира — закон,— отозвался Дмитриев.
— Не приказ, а предложение. Я старше вас по званию, но требовать не имею права, а вот объяснить значение борьбы в тылу врага могу.
— Насмотрелись. Можем сами политграмоту преподать. Вот этими штучками,— сказал Ломоносов и приподнял рубаху. За брючным поясом торчали два пистолета.
— О, какое богатство у вас! — воскликнул Шведов.
— У меня тоже,— отозвался Дмитриев и задрал рубаху.
— И в таком виде все время ходите?
— Маскировочка по случаю встречи с вашими людьми. А с ними...— Ломоносов не договорил и качнул головой в сторону окна.— А с ними на свидание ходим честь по чести — в их же формочке. У фрицев одалживаем и оружие.
Следующую встречу с ребятами Шведов назначил на конспиративной квартире. Они передали ему два пистолета.
— Спасибо. А вот вам — листовки. Тоже оружие, и сильное.
— Пристроим, где нужно,— пообещал Гриша.
Они попрощались. Августа Гавриловна обратилась к Александру Антоновичу:
— Скажите, вы поможете связаться с нашей стороной?
— К сожалению, технических средств связи у нас нет. Придется идти через фронт. Но мы вам поможем хорошими документами. А я дам свои поручения... Если не возражаете связным между нами будет Леонид,— предложил Шведов.
Она шла к Шаповаловым в приподнятом настроении. Вовсю цвела акация, и Августа Гавриловна впервые за два года ощутила ее пьянящий запах. Но вскоре ей стало плохо, закружилась голова, и она в полуобморочном состоянии опустилась на скамейку у чужого двора на Карьерной улице. К ней подошла высокая стройная женщина со строгим лицом без единой морщинки, обрамленным черными локонами красивых волос. Чуть грустноватые большие глаза подернуты поволокой. Села рядом с Богоявленской и легко дотронулась до ее руки.
— Что? — встрепенулась Августа Гавриловна.— О боже! Это вы, Ира? Вы знаете...
— Вижу, все вижу,— перебила Чистякова.— Пойдемте к нам. Попьем чаю. Мама всегда готовит к моему приходу.
Жидкий суп из пшеницы, а потом чай на мяте подкрепили силы Богоявленской, и она собралась домой.
— Нет, нет,— запротестовала Ирина Васильевна. Пришлось Августе Гавриловне подчиниться.
— У меня к вам большая просьба,— сказала она.— Я забегала к Анакиным. Их невестка со слезами бросилась ко мне: «Не хочу работать на немцев. Копать эти проклятые окопы. Помогите избавиться от них». Нельзя ли что-нибудь придумать, Ира?
Чистякова взяла со столика портфель, порылась в нем и достала чистый бланк со штампом больницы. Написала справку о том, что Анакина после перенесенной дизентерии нетрудоспособна.
— Вот, передайте ей,— сказала врач.— А если возникнут недоразумения, приходите прямо ко мне.
— Я смотрю на вас, Ира, и не налюбуюсь. У вас столько доброты, мужества и элегантности.
— Ну, зачем вы так?
— Да, да... Я восхищена вами и горжусь, что мы работаем вместе.