Шведов ничего не ответил, он повернулся к окну и молчал до прихода следователя...
Десятого мая жена Оленчука передала Марии Анатольевне записку с сообщением об аресте командира. На следующий день из 11-й школы привезли в тюрьму и бросили в камеру, где сидела Мария Анатольевна, двух жительниц Иловайска. Ночью одна из них рассказывала:
— Я была с политическим через стенку... Его вчера привезли почти мертвым И до этого сильно били. С ним удалось кое-кому заговорить. Он предупредил: в общей камере есть предатель Новиков. Очень просил изничтожить изверга.
Мария Анатольевна заплакала, старуха подсела к ней, прислонила ее голову к себе и стала утешать:
— Ну чего ты, голубушка, убиваешься. Скольких они уже изничтожили, а люди все подымаются и подымаются. Сказывали: бьют наши супостатов, бежит Гитлер. Не мы, так дети наши свободными будут.
Через два дня записка Марии Анатольевны о предательстве Новикова попала к подпольщикам.
Андрей Власов узнал об аресте Шведова от Яковлева, он дал задание Дьяковой и Татько посетить все тюрьмы, может, удастся напасть на след командира. Они побывали в СД, на Третьей линии, на Первой и, наконец, попали в 11-ю школу. Разговорились с одной женщиной, и та сказала о человеке в белом окровавленном костюме. Его возят в город и из города с мешком на голове. Дьякова и Татько подошли к дежурному.
— Я разыскиваю брата,— обратилась к нему Валентина Дмитриевна.— В белом костюме, невысокого роста, волосы черные. Гавриленко фамилия. Приехал погостить...
— Никакой он не Гавриленко.— Прервал дежурный.— Он партизанский командир Шведов.
— Да вы что? — воскликнула Татько и замахала руками.— Он в городе первый раз, из Ростова он.
— А ну, уходите отсюда! — закричал дежурный.— Чтобы духу вашего здесь не было.
...Очередной допрос Шведова ничего не дал. Майснер поручил вести дело следователю Бруно Брандту, торговцу из Гамбурга, немцу тридцати трех лет. Среди сотрудников ГФП он слыл оригиналом: своих любовниц привозил к шурфу шахты № 4-4-бис на Калиновке, показывал, как сбрасывают в ствол людей, и тут же пристреливал.
Брандт отдал распоряжение схватить названных Новиковым подпольщиков. Спросил у него, где они в последнее время собирались. Тот назвал домик Полины Черновой на Павловском поселке. В восемь утра посадили Новикова в «оппель» и поехали по указанному адресу. Остановились невдалеке от домика, предателя оставили в машине вместе с шофером.
Сотрудники ГФП, среди которых был Потёмин, никого в домике не застали. Обшарив все углы, взяли с собой фотографии и уехали.
Только машина скрылась за поворотом, как к домику подошли Дьякова и Покусай, их остановили соседи Черновой.
— Прячьтесь скорее,— сказала молодая женщина.— Здесь были гестаповцы. В машине сидел русский. Блондин, в кителе и в очках. Жрал колбасу.
Дьякова попятилась назад, схватила за руку Ивана и с тревогой прошептала:
— Это Новиков... Ты беги по квартирам, а я на Десятую. Там должен быть Сергей. Нужно всех предупредить.
В комнате сидели Емельян Гринько, его напарник по коммерческим делам и Аксенов, он играл на пианино.
Дьякова поднялась по ступенькам, не успела зайти в комнату, как на улице раздались выстрелы и в квартиру ворвались немцы. Галина Алексеевна оказалась за дверью. На ломаном языке Брандт спросил Емельяна
Гринько:
— Ты хозяин?
— Я,— ответил Емельян Феоктистович.
Аксенов перестал играть. Он был в офицерской форме. Поднялся, достал сигареты, подошел к Брандту и по-немецки попросил прикурить. Тот удивленно взглянул на него и вытащил бензинку. Сергей задымил сига-ретой и прошел мимо солдата, стоявшего на кухне. И вдруг Брандт не своим голосом закричал:
— Шнель! За ним! Партизанен!
Солдат бросился из кухни и застучал сапогами по ступенькам. Аксенов, услыхав погоню, перепрыгнул через забор и ушел в переулок. Немец поднял стрельбу. Из дома выскочил Брандт. Дьякова спокойно вышла из-за коридорной двери и покинула двор.
Следователь возвратился в квартиру и арестовал Емельяна Гринько.
На другой день рано утром к Павловскому поселку подошли две женщины, запыленные, с котомками за плечами. У крайнего дома их остановила выбежавшая навстречу молодайка:
— Не ходите туда,— предупредила она.— Там были гестаповцы. Вас ищут, Галина Яковлевна.
Гринько и Богоявленская переглянулись. Августа Гавриловна предложила уйти в Макеевку и укрыться в надежном месте, но Галина Яковлевна отказалась.
— Сначала нужно повидаться с Бородачом,— сказала она.
Он стоял на своем, хотя скрывать настоящее имя уже не имело смысла. Вся тюрьма знала его. На очередном допросе после избиения резиновым шлангом он с трудом произнес:
— Я Шведов. Брандт ухмыльнулся и сказал:
— Мы — гуманные люди. Предлагали сразу сознаться. Ведь умом правит тело, а не душа. Больное, оно воздействует на голову... Значит, не Гавриленко, а Шведов.
Командир отряда?
— Нет,— ответил Александр Антонович распухшими губами
— Послан по заданию?
— Нет... Его снова распростерли на полу. Резиновый шланг
Брандта был длиннее и тоньше шланга Плискуна, он извивался как змея и обхватывал бока... Есть предел физическому терпению. И сильный не выносит истязаний. Шведов потерял сознание. Облитый водой, он пришел в себя и понял, что может не выдержать пыток, и помимо своей воли повторит сказанное Новиковым. Нужно отнять у палачей хоть одну ночь. Стругалин обещал устроить побег. Вчера вечером под предлогом уборки камеры вывел его в коридор. Шведов в окно осмотрел двор. Из матраца решили сделать веревку для спуска со второго этажа. Подпольщик попросил Стругалина связаться с полицейским Лютым.
— Сообщи о моем аресте. Если начнет отказываться, назови имя Августы...
В разгоряченном мозгу все промелькнуло за долю секунды. Вдруг что-то важное обеспокоило его. Он силился вспомнить, что именно, но не мог и провалился в небытие. Холодная вода возвратила к действительности. И тут наступила ясность: до сих пор не было ни одной ставки с теми, кого выдал Новиков. Минула неделя, а их не схватили, значит, они скрылись. «Ну что с того, что я командир? Людей-то у меня нет... Если бы взяли — устроили очные ставки. Ясно, устроили бы». Он стал шептать:
— Устроили, устроили...
— Поднимите,— приказал следователь палачам.
Его посадили на стул. Лоскутки кровавой кожи свисали со спины. Шведов пытался что-то додумать, но не давала боль. «Что же я не учел? Что-то важное»...
Мысль, которую он так ловил, не пришла к нему. Отсутствие очных ставок с подпольщиками еще ни о чем не говорило. Его сводили только с Новиковым. Измученный, он воспринимал лишь этот факт, на его анализ сил не хватало. Действовал метод Брандта. К тому же следователь опасался, как бы в самом деле Новиков не оказался шизофреником, да и показания одного свидетеля — еще не показания. Каждый вновь схваченный патриот мог отказаться от Новикова и его утверждений. Палач Брандт хорошо знал советских людей - они шли на смерть молча. Ко всему — Брандту надоело сидеть в следователях, он хотел выслужиться. Он плеткой выбьет показания у Шведова. Начало уже есть.
— Значит, Шведов? — спросил Брандт.
— Да,— еле слышно ответил Александр Антонович и попытался облизать губы. Его душила жажда.
— Дайте воды,— приказал немец.
Закованными руками Шведов поднес кружку ко рту. К губам прислонить край не мог и положил его на зубы. Так и пил, медленно, словно с водой хотел набраться сил для последнего поединка с откормленным фашистом. Он решил признавать некоторые показания Новикова, но объяснять факты и характеризовать людей по-своему. Ему необходимо запутывать следствие и выигрывать время.
— Вы Шведов, а паспорт у вас на имя Гавриленко. Откуда? — спросил Брандт.— И зачем?
— Купил.
— Не понимаю.
— Чего? — тихо спросил Шведов. Он почувствовал облегчение после воды.
— Для чего ты купил паспорт на чужое имя?
— Чтобы жить легально.
— А на свою фамилию нельзя жить легально?
— А ваши тайные агенты разве рассекречены?
— Что-о? Что ты плетешь? — взорвался следователь.— Ты будешь подтверждать показания Новикова?
— Я это хотел сделать.
— Кто тебя прислал сюда? От кого ты получил задание?
— Предположим, я назову настоящую или вымышленную фамилию. Буду подтверждать шизофренические показания Новикова. Что это вам даст? Предположим, я начну говорить, что я организатор партизанского движения, разведчик, получил задание от некоего Сафо-ненко или Трофимова, которые меня в глаза не видели, а я их. Скажу о своих агентах в гестапо и тайной полиции, в комендатуре и в городской управе...
Переводчик, сидевший за машинкой, оторвал взгляд от бумаги и с недоумением взглянул на допрашиваемого: не бредит ли тот? А Брандт то бледнел, то краснел. Его опять обвели вокруг пальца. Но он сдержался и процедил сквозь зубы:
— Но этого Новиков не показывал.
— Странно, шизофренику верите, а мне нет,— ответил Шведов.— Я думал, вы квалифицированнее Миши...
И снова его бросили на пол. Успокоившаяся немного боль после первого удара показалась в тысячу раз сильнее, чем раньше.
— Хорошо,— прохрипел Шведов.— Я скажу. Брандт наклонился над ним. Брызгая слюной, крикнул:
— Кого ты знаешь из подпольщиков?
— Харьковского.
— Кто это?
— Мой товарищ.
— А еще кого?
— Дерябина.
— Еще!
— Иванова.
— Еще! Еще!
— Все...
Фамилии показались Брандту знакомыми. Он приказал помощнику и казакам не подымать допрашиваемого и выбежал из комнаты. Его ждали с час. Александр Антонович лежал на полу без движения. Передышка пришла вовремя. Еще два-три удара — и он не выдержал бы... Следователь возвратился в комнату с листом бумаги. Велел поднять Шведова.