Эверетт сделал широкий жест — посмотрите, в какой мир он превратил нормальную привычную — нам привычную, ему-прежнему! — реальность.
— Но мы! — Я-Лауре казалось, что она кричит из всех сил, надрывая легкие, иначе ее не услышат за грохотом урагана, падающих строений и сталкивавшихся в небе электрических разрядов. — Мы! Я! Я могу!
— Да, — горько сказал Эверетт. — Я могу. Если в распределении не будет волновой функции Тезье. Его волновая функция — малая часть суперпозиции, ничтожная, как бабочка в рассказе Брэдбери. Его волновая функция коллапсирует — вот где старик Бор оказался бы прав! — и перестанет влиять на распределение миров.
— Убить его! — воскликнул Я-Марк.
— Это невозможно, — с горечью констатировал Эверетт. — Он лишь мультивидуум, даже его жена обладает своим набором волновых функций, они — не одно целое, не метавидуум, как Я. Но все равно он существует в бесконечном числе взаимодействующих классических реальностей. Он может изменить собственную волновую функцию в распределении, если…
— Покончит с собой — здесь и сейчас, — не удержался от реплики Я-Алан.
— Да, — кивнул Эверетт. — Но он этого не сделает, он плоть от плоти этой реальности. Он не покончит с собой — а убить его Я не могу.
— Тогда… — сказал Я-Алан.
Память его менялась тоже — как и память Я-Ализы, Я-Лауры, Я-Виты… Неприятное ощущение, Я-Алан забывал что-то, о чем помнил минуту назад, возникшая пустота быстро заполнялась другими впечатлениями.
— Ализа, — пробормотал Я-Алан, сжимая ее тонкие пальцы, — я ведь любил тебя… я… или нет? Когда мы познакомились в Принстоне, помнишь, я шел по коридору, у меня было назначено собеседование с профессором Кошнером, от его слова зависело, разрешат ли мне делать в Принстоне постдокторат, и мы столкнулись с тобой на лестнице, я поднимался, а ты…
Я-Ализа покачала головой.
— Все было не так! Ты уже работал у Бергмана, когда я увидела тебя на семинаре…
— Нет же! Это было…
Он не мог вспомнить. Он любил Ализу? Или Лауру? А Вита… Боже, как он мог забыть? Летние ночи, тринадцать лет назад. Он окончил колледж, полетел в Падую на встречу молодых физиков, там была девушка…
— Алан… — пробормотала Я-Лаура. — Ты… я…
— Не могло быть, чтобы Вита — наша дочь!
— Так случилось в этой реальности.
— Не могло…
— Еще несколько минут, и ты будешь помнить только это. И я.
— Я люблю тебя! — крикнул Я-Алан. Голова у него раскалывалась — кому он признавался в любви? Лауре — здесь? Ализе — там, в забываемом прошлом?
Пока память оставалась в суперпозиции, он любил обеих. И не только их. Были — в других ветвях, сейчас проявлявшихся в памяти, возникавших из прошлого и сразу исчезавших, забываемых, уходивших — десятки, сотни, миллионы… бесконечное число… они… Эстер… Почему Эстер?.. Где, когда? Валентина… Боже…
Как болит голова…
Я теряет себя в возникающей суперпозиции, Я понимает, что времени не остается. Реальности не меняются, меняется лишь их взаимное расположение в функции распределения — и классическая реальность, в которой жил, работал и умер Хью Эверетт Третий, смещается далеко к «хвосту» распределения, становится все менее вероятной, и связанные с ней склейками и ветвлениями реальности смещаются тоже. Я теряет себя…
А люди не чувствуют ничего. Для каждого из них все неизменно в их меняющихся реальностях. Память впитывает, обрабатывает и осваивает новые впечатления, замещая прежние, и Я чувствует это на себе.
Как болит голова…
Лаура обнимает девочку… Дочь? Это моя дочь? Ее зовут…
— Эжени, дорогая, как ты себя чувствуешь? У тебя больше не болит нога? Лекарство помогло? Скажи маме!
Звонит телефон. Аппарат — подделка под винтаж — висит на стене в кабинете, нужно ответить, но Лаура медлит, ей хочется подольше побыть с дочерью, они так редко видятся, работа научного репортера требует постоянных разъездов, а Эжени скучает в интернате, хотя там хорошо, присмотр, учеба, подруги — вот и друг у нее вырисовывается, хороший мальчик.
— Эжени, я должна ответить.
— Мама, ты опять уедешь?
— На неделю, не больше, милая.
Лаура ощущает звонок внутренним чувством информации, свойственным хорошим журналистам. На неделю, только на неделю — поездка в Анкору, два дня на поезде туда, два обратно, и дня три на интервью с учеными, открывшими новый способ… чего? Не слышу. Сейчас возьму трубку и узнаю точно.