— Эй, малый, потрави-ка немного! Ты не хозяин, не капитан. Что нам за дело до какой-то царапины — лишь бы на плаву держалась!
Голландец недоверчиво помотал головой и вернулся к ракушке, которую отсекал от галеры с тщательностью эскулапа, удаляющего мочевой камень эрцгерцогу.
— Спасибо, что не устроил сцену, — сказал Мойше. — Нам, на правом весле, важно поддерживать мир.
— Эти двое гребут вместе с нами?!
— Да, а пятый в городе, занят собственным промыслом.
— Так на кой нам хорошие с ними отношения?
— Помимо того, что мы восемь месяцев в году сидим на одной скамье?
— Да.
— Мы должны грести слаженно, чтобы сохранять паритет с левым веслом.
— А если мы не будем грести слаженно?
— Галера начнёт…
— Кружить на месте, понятно. А нам-то что?
— Помимо того, что нам спустят шкуру «бычьим хером»?
— Я так понимаю, это само собой.
— Гребцы подобраны друг к другу. Покуда мы гребём наравне с левым веслом, мы составляем комплект из десяти невольников. В таком качестве нас продали нынешнему хозяину. Однако если Евгений и его товарищи по скамье начнут грести сильнее, нас разделят — твои друзья окажутся на разных галерах либо даже в разных городах.
— И поделом им.
— Извини, не понял.
— Нет, это ты меня извини, — сказал Джек, — но мы ишачим здесь, на этом вонючем берегу. Ладно я — чокнутый бродяга, но ты, судя по всему, — образованный еврей, голландец — явно корабельный офицер, и бог его знает этого китайца…
— Вообще-то он японец, воспитанный иезуитами.
— Отлично: всё к одному.
— К чему же?
— Чем Евгений и мистер Фут лучше?
— Они создали своего рода предприятие, в котором Евгений — рабочая сила, а мистер Фут — руководство. Чем именно они занимаются, объяснить трудно. Позже сам увидишь. А пока важно, чтобы вся десятка оставалась вместе!
— За каким лешим тебе это надо?
— Просидев несколько лет на галерной скамье, я втайне составил план, который принесёт нам десятерым богатство и свободу, хотя не обязательно в такой последовательности, — сказал Мойше де ла Крус.
— Предусмотрен ли планом вооружённый мятеж? Поскольку…
Мойше закатил глаза.
— Я просто силюсь вообразить, какая роль может быть отведена мне в плане — если, разумеется, он составлен не сумасшедшим.
— Этот вопрос я до сегодняшнего дня сам частенько себе задавал. Признаюсь, в ранних версиях плана предполагалось как можно раньше выбросить тебя за борт. Однако сегодня, когда с трехъярусных батарей Пеньона и грозных башен касбы прогремели полторы тысячи выстрелов, сдаётся, в твоей голове расчистились последние заторы, и ты окончательно пришёл в рассудок — или, во всяком случае, почти пришёл. Теперь, Джек, у тебя есть своя роль в плане.
— И мне её откроют?
— Ты будешь нашим янычаром.
— Я не…
— Погоди! Видишь того малого, который отскребает ракушки?
— Которого? Их тут добрая сотня.
— Высокий, похож на араба с примесью негритянской крови — то есть египтянина.
— Вижу.
— Это Ниязи с правого весла.
— Он — янычар?
— Нет, но довольно среди них прожил и покажет, как себя вести. Даппа — чёрный, вон там — научит тебя нескольким турецким словам. А Габриель — японский иезуит — отменный фехтовальщик. Он быстро тебя поднатаскает.
— А зачем по плану нужен лжеянычар?
— Вообще-то нужен настоящий, — вздохнул Мойше, — однако выбирать не приходится.
— Я так и не получил ответа на свой вопрос.
— Позже — когда соберёмся все вместе.
— Ты говоришь, как придворный, сладкими эвфемизмами. Что значит «соберёмся»? Когда нас прикуют за ошейники где-нибудь в тёмных подземельях касбы?
— Ощупай рукой шею, Джек, и скажи, носил ли ты в последнее время ошейник?
— Э… сдаётся, что нет.
— Скоро конец работы — мы пойдём в город и встретимся с остальными.
— Ха! Так-таки прямо и пойдём? Будто свободные?
Через час с высоких башен, понатыканных по всему городу, послышались странные завывания, и в касбе выстрелила одна-единственная пушка. Тут же все невольники положили орудия и парами-тройками побрели к городу. Семеро участников плана задержались подождать голландца, ван Крюйка, который не хотел уходить, не доведя работу до конца.